О! Как ты дерзок, Автандил! - [91]
На маршруты удалось выйти только после обеда. Долго собирались, заправляя канистры и проверяя моторы. На мотоботе Мишико пришлось срезать доску, подгоняя транец под винты крепления японской подвесной «тошибы». К тому времени дождь почти кончился, но ветер еще рвал низкие облака. Море раскачалось и штормило, лодки уходили по высокой волне. Как большая и нахохлившаяся птица, дедушка Мишико сидел на корме, у деревянного румпеля. Он был похож на того самого слегка приморенного орла, с которым туристам предлагалось сфотографироваться по дороге к озеру Рица. Мишико почти не разговаривал с Автандилом и папой мальчика. А на Алексея Ивановича, что-то по-прежнему записывающего в свой блокнот, он вообще внимания не обращал. Как будто его и не было на борту «Бегемота». Писатэл. Дедушка беспрерывно подкуривал и набивал свою трубочку сухим табаком. И только один раз он сказал папе мальчика:
– Я, когда маленький был, все время убегал из деревни. И в горы убегал, к абрекам, и в Грузию… Один раз залез в трюм с углем. Так и не убежал никуда. Так здесь и остался. У меня теперь четыре внука. А мы его найдем обязательно. Только ты не ругай его.
Автандил, Алексей Иванович и папа мальчика легли на дно баркаса, укрывшись двумя солдатскими одеялами. Так было теплее.
Под утро Мишико разбудил их и сказал:
– Волну прошли, ставьте «тошибу». Ты поведешь, Автандило. Но я тебе буду подсказывать – куда. Нам бы сейчас не промахнуться.
Мишико снял румпель и деревянный руль. Мотор поставили и присели у выдвижного столика позавтракать. Тем, что Мишико назвал взять необходимое – сам знаешь что. Столик отстегивался от борта и укреплялся рейками-подпорками. Вообще на мотоботе, заметил папа мальчика, все было устроено примитивно и грубо, но опробовано, наверное, десятилетиями. Или уже столетиями? И отполированная ручка румпеля, соединенная с широкой лопастью руля, и выдвигающийся козырек, и откидной столик, и газовая горелка с баллончиком, на которую поставили закопченный чайник. Дедушка Мишико из всего собранного в дорогу ничего есть не стал. Он только лаваш намазал сливочным маслом, а сверху положил кусок брынзы. С удовольствием закусил, выпив полкружки чачи. Кружку ополоснул в морской воде за бортом, налил туда черного кофе из термоса, заваренного Майей на берегу. Но добавил из чайника кипятку и засыпал пару ложек растворимого кофе. «Вот и позавтракал», – сказал Мишико. Банку с кофе он достал из бардачка мотобота. Там же лежали ветошь, крючки, пачка кускового сахара-рафинада, присыпанная табаком, обмылок дегтярного мыла и разнокалиберные гаечные ключи. Из второго бардачка Мишико извлек тяжелый бинокль, цейсовский. Он настроил окуляры и пояснил:
– Фашистский! От отца достался. А отцу – от деда. Гудаутский батальон первым схватился с немцами. Да… Тысяча девятьсот сорок второй год. Деревня такая есть в горах – Псху. Девятого сентября освободили. Выбили эдельвейсов. Не знаешь, кто такие эдельвейсы? Альпинисты фашистские. Жители Псху никому не сдавались – ни русскому царю, ни Сталину, ни фашистам. И грузинам мы не подчинимся. Поэтому нас зовут псхуевцы!
Он, может быть, первый раз за все время такую длинную речь произнес. И засмеялся. Дедушка Мишико был щербатым. Передних зубов не хватало.
Кольчугин прокомментировал. Опять был в теме:
– В отличие от приморских абхазов, жители Псху не были ни христианами, ни мусульманами. В поселении не было ни церквей, ни мечетей. Горцы исповедовали свою веру. В Псху располагалось знаменитое абхазское святилище Инал-Куба-ныха.
– Оно до сих пор там располагается, на горе стоит, – сказал Мишико, – мы, абгазы, упрямые… А перед святилищем врать нельзя. Ардзинба, президент, он что сделал, когда грузины напали? Он лично молился на горе Дыдрыпш-ныха[13], у села Ачандара. Род Ардзинба из нашей деревни.
Мишико повернулся к Алексею Ивановичу:
– Так и запиши – псхуевцы!
– Может, все-таки псхуяне? Или – псхувцы… – засомневался литератор.
– Приезжал тут как-то один, сказал, что из КГБ. Лет пятьдесят назад. Сильно ругался, – пояснил Мишико, – мы овечью шерсть сдавать перестали. И он нас так назвал: «Вы не советские крестьяне! Вы какие-то псхуевцы!»
– Дедушка Мишико, ты знаешь, как я тебя уважаю, – сказал Автандил, – но какой ты абгаз? Мишико ведь грузинское имя.
– Э! – Мишико махнул рукой, – как вышло? Бабка Евлампия грузинкой была… Царствие ей небесное. Тоже такая вредная была!.. Мишико – и всё тут!
– А вот когда грузины напали, ты на чьей стороне был – на грузинской или на абхазской?
Дедушка обиделся:
– Мысль держи, Автандило! Я был на стороне мандаринов! Кому война нужна? Мне или тебе? Она нужна тем, кто никак не может поделить наши мандарины! Фильм «Мандарины»[14] видел? Если бы я был Путиным, знаешь, что бы я сделал?
– Ну и что бы ты сделал? Грузия воевала за свои исторические земли. Абхазия – за свои… Ты же сам сказал, что абхазы никому еще не сдавались.
– Я бы создал новую страну. И назвал бы ее Кавказ. Да и создавать нечего – она уже есть. У каждого народа своя территория. У армян, у грузин, у абхазов, у чеченцев… Можно избрать парламент из стариков! Ну?!
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Хартфордшир, 5 октября 2016 года, примерно два часа ночи. Офицер полиции Дэйв Уорделл и его служебный пес по кличке Финн пытались задержать подозреваемого в ограблении, когда преступник обернулся и атаковал своих преследователей. Финн был ранен ножом с 25-сантиметровым лезвием сначала в подмышку, а затем — когда попытался прикрыть хозяина — в голову. Пес, без сомнения, спас своего напарника, но теперь шла борьба уже за жизнь самого Финна. В тот момент в голове Дэйва Уорделла пронеслись различные воспоминания об их удивительной дружбе и привязанности.
Парень со странным именем Плутон мечтает полететь на Плутон, чтобы всем доказать, что его имя – не ошибка, а судьба. Но пока такие полеты доступны только роботам. Однажды Плутона приглашают в экспериментальную команду – он станет первым человеком, ступившим на Плутон и осуществит свою детскую мечту. Но сначала Плутон должен выполнить последнее задание на Земле – помочь роботу осознать, кто он есть на самом деле.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.
Что такое дружба? Готовы ли вы ценой дружбы переступить через себя и свои принципы и быть готовым поставить всё на кон? Об этом вам расскажет эта небольшая книга. В центре событий мальчик, который знакомится с группой неизвестных ребят. Вместе с ним они решают бороться за справедливость, отомстить за своё детство и стать «спасателями» в небольшом городке. Спустя некоторое время главный герой знакомится с ничем не примечательным юношей по имени Лиано, и именно он будет помогать ему выпутаться. Из чего? Ответ вы найдёте, начав читать эту небольшую книжку.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)