О! Как ты дерзок, Автандил! - [90]
Больше мальчик ни о чем не думал. Опять налетел солнечный дождь. И консервная банка-черпалка все-таки наполнилась водой. Вода пахла ржавым железом, но он с удовольствием попил. А часть воды в банке расчетливо оставил. Поставил в тень под сидушкой. Хотя вода теперь была нужна только ему одному. Гагры ведь не стало. Лодка уже не кружила по морю. Хотя леска с пойманной рыбой по-прежнему натягивалась. Порезанную леской ногу почти не дергало. И кровь перестала сочиться.
Но он боялся наступать на ступню. Мальчик спрятался от палящего солнца.
И он уснул в носу ялика, подстелив под себя все ту же ветровку.
17
Очень скоро к базе отдыха Левона стали съезжаться разного калибра иномарки. Приезжали и потрепанные «жигулята». Последним подкатил на забрызганной грязью «Ниве» дедушка Мишико, небритый старик в кепке-аэродроме, нос крючком, и в весьма потертой бесформенной куртке. Он держал во рту трубку вишневого цвета. Трубка слегка дымилась. Мишико молча послушал, как мужики громко спорят и доказывают что-то друг другу. Джигиты кричали: «Двести километров! Ну сто пятьдесят… Как он за ночь до Турции доплывет, а?! Он же малчик!»
Дедушка Мишико позвал Автандила:
– Покажи, где был привязан ялик.
Автандил показал. Дедушка попросил:
– Там лежит бревно… Вы его вытащите из песка и бросьте в море.
Мужики уже пришли и столпились на берегу. Бревно вместе с тяжелым комлем сначала ушло под воду, но быстро всплыло и, сделав пару кругов, медленно тронулось в море. Мишико следил за бревном, высчитывая скорость и направление подводного течения. Потом он сказал:
– Мне нужны три канистры с дизельным топливом, два солдатских одеяла, вода и аптечка: йод, нашатырь, бинты и мазь от ожогов солнцем.
Автандил перебил его:
– Дедушка Мишико, на твоей фелюге какой мотор стоит?
Мишико внимательно посмотрел на него и изрек:
– Малчик мой! Ты мысль верно держишь… Но фелюга ходит под парусами. Такие треугольные паруса, знаешь? А на моем мотоботе стоит мотор. Старенький, правда, Л-6. Но есть транец – мы туда повесим «тошибу», когда пройдем полосу шторма. Циклон скоро закончится – он идет только по правому побережью. У вашего Левки новенькая «тошиба» на складе лежит. Я сам видел. Левка МЧС вызывать не хочет. Поэтому меня позвал. Ты меня будешь слушаться, или сам на скутере-шмутере попробуешь найти ялик? Вон у вас на привязи скутера стоят. Заводи, а я на тебя посмотрю!
Автандил дал обратный ход:
– Дедушка Мишико, я просто сомневался, что мы быстро пройдем…
– А ты не сомневайся. Третьим пойдет с нами отец малчика. Не забудьте захватить паспорта. Можем нарваться на погранцов. Мы наверняка на них нарвемся. Волки! Так и рыщут по морю! Что еще взять необходимое – ты сам знаешь… Мотобот стоит на тележке у сараев. Поезжай и притащи его сюда. Там, на корме, валяются краболовки. Их не выбрасывай – возьмем с собой. Правда, воняют они не очень… Да ты сам хорошо все помнишь, Автандило!
Мужики засмеялись. Он его звал Автандило. Дедушка Мишико был самым старым на побережье браконьером. Еще в советские времена он снабжал прибрежные ресторанчики голубым крабом. Голубой краб в воде светится. Еще есть краб-голландец, тоже пользуется гастрономическим спросом. Голландец адаптируется в любой воде, и если голубого нужно искать на каменистом дне, то голландца можно взять в паре миль от берега. И даже в пресных озерах, рядом с морем. Многие из приехавших сюда в ранний час ходили с Мишико в море помощниками. И они знали, как пахнут краболовки. Мишико разбил всех, кто был задействован в поисках мальчика, на несколько групп и наметил маршруты. Одни должны пройти морем до Пицунды и Гагры, вторые поплывут прямо от Гудауты – куда направилось бревно, а сам Мишико с Автандилом и папой мальчика проверят левый участок моря. Тот, что ближе к Грузии и Турции. Направления поиска Мишико показывал концом своей трубки. Таким образом, они проверят все сектора, куда море могло утащить ялик. Автандил привез на прицепе фелюгу дедушки Мишико – старый, с облупившейся по бортам коричневой краской, похожей на чешую древнего ящера, мотобот с выдвигающимся козырьком от дождя и солнца. На борту суденышка было выведено белой краской название – «Бегемот». С двумя якорьками на носу, фелюга и была похожа на неуклюжего бегемота с маленькими глазками и широкой мордой. Мишико снял куртку и остался в майке, на которой было написано по-английски: «Старые рыбаки не умирают. Они просто так пахнут». Оказывается, бегемотами называют не только компьютерные игры.
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)