О! Как ты дерзок, Автандил! - [88]

Шрифт
Интервал

? А Витька Пэдарангасава говорил, что получится – сто пудов! – только тогда, когда тебе исполнится хотя бы четырнадцать. Значит, еще надо ждать целых пять лет.

Он увидел, что леску с блесной, привязанную к уключине, задергало так, что ялик повело в сторону. «Акула!» – понял мальчик. Он бросил весла и схватился за леску. Ему удалось вытянуть несколько метров холодной лески, звенящей от тяжести попавшейся на блесну рыбы. Но тут дернуло так, что леска вновь ушла в море, а босую ногу мальчика перехватило кольцом смотки. Перехватило у самой щиколотки и прижало к борту. Его самого сдернуло со скамейки, на которой он сидел. А весло с уключиной, ему показалось, чуть не вывернуло из борта. Натянутая леска засвистела. Она глубоко впилась в ногу, порезав кожу. Потекла кровь. Было больно, но мальчик не заплакал. Он знал, что плакать нельзя ни в коем случае. Рыба продолжала тянуть. И ялик на глазах разворачивало. Мальчик понял, что нужно или подтянуть к борту добычу, или освободить ногу от лески. Размера попавшейся рыбины он не мог даже представить. Явно не хариус. Наверное, сто килограммов. Дядя Автандил рассказывал, что в Черном море водятся такие рыбины, называются тунцы. И рыба-меч есть, и акулы. И даже марлин приплывает сюда из Средиземного моря. Через голову он стянул майку, обмотал правую руку и попытался выбирать леску. Достаточно быстро он понял, что сделать это невозможно. У него просто не хватит сил. Как будто кто-то невидимый привязал к блесне тяжелое бревно. То самое, на котором они оставляли свою одежду, когда купались. Кровь из ноги бежала все сильнее и никак не запекалась. Ножичек, которым он разделывал рыбу, остался на корме. Дотянуться тоже не получалось. Мальчик вспомнил, что в карман шорт он еще на берегу положил зажигалку. Тогда даже не знал зачем. Вот и пригодилась. Теперь надо было как-то достать зажигалку. Мальчик валялся на дне ялика с ногой, притянутой к уключине. Когда падал, больно ударился скулой о край скамейки, которую в шлюпках называют банкой. Скула саднила, но больнее всего впивалась в ногу леска. Как будто лодыжку пилили лобзиком. Мальчику казалось, что леска прорезала ногу уже до кости. Папа говорил, что в тайге при несчастном случае или ранении главное, чтобы не задело кость. Краем глаза он увидел, что собака, наблюдая борьбу мальчика, заскулила и поползла к нему. Задние лапы Гагры не двигались. Она их волокла по дну лодки. Бедная собаченька! Она хотела помочь мальчику. Что-то случилось с Гагрой. Но ведь ее-то леска не захлестнула? Он отчаянно задергал ногой, пытаясь порвать леску, забился у борта, чтобы рукой пролезть в карман шорт. Но только сделал хуже. Леска перехлестнулась, теперь уже вторично, через ручку весла, и затянула ногу еще сильнее. Почти намертво. Он забыл про собаку, откинулся на спину и стал вспоминать, как папа учил его выживать в тундре и в тайге. Сохранить спокойствие. Вот что надо было сделать в первую очередь. Не выбиться из сил и, прежде чем что-то предпринимать, нужно все обдумать. Что – все? Нужно как-то ослабить леску, пока он не достал зажигалку или ножичек. По миллиметру он стал подталкивать майку в щель, где уключина соединялась с бортом. Он несколько раз качнул лодку вправо и целый кусок ткани удалось засунуть в небольшой прогал. Леска чуть ослабла, а может, огромная рыба повернула в глубине. Мальчик всем телом рванулся к сиденью и почти схватил ножичек, но тот вылетел из его руки и покатился по дну ялика. Острый ножичек. Он специально наточил его, попросив брусок у дяди Автандила. Теперь ножичек не достать. Так. Значит, зажигалка. Сказал себе мальчик. Стало совсем жарко. Ему хотелось пить. Но воды у него уже не было. Надо рукой схватиться за борт, подтянуться и тогда бедро, прижатое к доскам, освободится. Там, в карманчике, зажигалка. Он так и сделал. Зажигалки в кармане не оказалось. Как же так? Он хорошо помнил, что взял зажигалку со стола и сунул в карман. Мальчик заплакал. Слезы сами потекли из глаз. Кровь уже перепачкала весь борт лодки. Он знал, что охотники погибали в тайге от потери крови. И в тундре они погибали. Надо перебинтовать лодыжку поверх лески, впившейся в ногу. Майку можно разорвать на лоскуты. А еще лучше разрезать на бинты тельняшку. Опять нужен ножичек. К тому же майка хорошо легла между леской и штырем уключины, и теперь, когда ялик поворачивал, давление на ногу ослабевало. «Но у меня же есть еще рубашка и треники», – вспомнил мальчик. И он легко дотянулся до них. Бинт он решил нарвать из треников, плотных и широких. Он стал примеряться, как ему распустить штанину. Нужно было рвать по шву. Но треники оказались пошитыми на совесть, и к тому же ткань синтетическая. Она никак не поддавалась. В кармане штанов он нащупал длинный и плоский предмет. Зажигалка. Он просто забыл, в какой карман ее сунул. Пережечь леску можно было у весла, там, где второй раз петлей захлестнуло гладкую ручку. Но у него не оставалось сил на новый рывок. Значит, придется поджигать у лодыжки. Он для пробы чиркнул зажигалкой. На дне ялика зажигалка вспыхивала и горела ровно. Придется поджигать на ноге. Мальчик знал, что гладиаторы прижигали свои смертельные раны раскаленными в огне мечами. И выживали. И Зое фашисты выжигали на теле звезды. На классном часе Сталина Ефремовна рассказывала. Зоя все равно никого не выдала. Валька Переверзис тогда заплакала. Мальчик сам видел, как из ее глаз потекли слезы. Мальчик всегда знал про себя, что он пыток не выдержит. Честно. И он всегда боялся попасть в плен. В трусости он признался только Пэдарангасаве. Витька сердито засопел и сказал: «Нужно умереть до пыток! Убить одного, а лучше двух фашистов, и тебя сразу расстреляют…» В лодке, посредине моря, убивать было некого. Разве что Гагру. Но собака ни в чем не виновата. Витька однажды предложил: «Давай возьмем в плен девчонок, которые разрушили наш штаб. И будем их пытать!» Мальчик испугался и возразил: «Красноармейцы никого не пытали! Мне папа сказал». – «Он так говорит, потому что Переверзис его заставляет! Если они будут правду говорить, то “Газпром” им денег давать не будет. Это мой папа сказал! А вообще – на становище все наши знают».


Еще от автора Александр Иванович Куприянов
Жук золотой

Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.


Истопник

«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)