О грусти этих дней кто, как не я, напишет... - [2]

Средь первозданных одиноких струй.

Так возникая в отраженьи судеб,

Растянутых в тугие струны буден

В несовершенных святотатствах уст,

Мой жалкий профиль, утомлённый трутень,

Бежит от края, что чрезмерно люден,

К иному краю, что чрезмерно пуст.

* * *

Мне ещё многому так надо научиться,

Мне ещё многому так надо научить.

Такая сложная наука — просто жить

И не ловить за хвост несчастную синицу.

Мне ещё много надо серых журавлей

Поймать средь неба вверх подвешенных пределов

И, разрыхляя свет, по выделке небелый,

Разбережать в себе остаток светлых дней.

Мне ещё много ненаписанных стихов

Пропеть хотелось бы, хватило б только силы,

Чтобы не вышли эти песенки плаксивы,

Как то бывает с приближением годов.

Мне ещё многое придется позабыть,

И даже то, — узнать что предстоит лишь,

И к этой жизни, видимо, привыкнешь,

Лишь как придет пора отвыкнуть жить.

* * *

Завороженный творогом,

Нежным творогом зим,

Всё, что было мне дорого,

Растерял и забыл.

Всё, что было мне значимо,

Важно больше не мне,

И в чертах обозначенных

Календарь на стене.

Расколоченным омутом

Бьётся сердце забот,

И каким–то поломанным

Выдаётся восход.

И каким–то не выданным

Замуж или врагу

Возникает предвиденье

Острой боли в боку.

Не витаю в сознании,

Как в пергаментах грез,

А хромаю в старании

Урезонить невроз,

И брожу незамеченный

Средь творожности зим,

Как больной обесцвеченный,

Лишь с тобой не один.

* * *

От гениев всегда несёт загробьем,

Не столько хладом, сколько хладнокровьем,

А также неприступным веществом,

Которому не стоит за столом

Искать сравненья или же подобья

С банальностью учебного пособья.

И каждый божий протрезвелый шквал

Нас, обуяв потребностью похвал,

Ведёт к столу с уверенностью дерзкой,

Что в этот миг писать бы впору фреcку

С нас, оседлавших стул, как пьедестал.

Но то — не так совсем, не так, оставь,

Не разменять фантазию на явь,

Не различить ни калек, ни пророчий,

И гений — только узник многоточий,

В реке забвенья плещущийся вплавь.

* * *

Я взял вас в сеть, скупого мира дни,

Кроша сухарь метеоритным ливнем,

Гордясь клыком или же лучше бивнем,

Ловя на кухне шкурки ананаса,

Плода и символа моей родни,

Буржуев злостных и жильцов Парнаса.

И так не по–монашески влюбясь,

Едва ль кичась заученным наречьем,

Глотая горечь беленьких пилюль,

Плету я нескончаемую вязь

Непроходимой сети человечьей,

Ловя в нее то дни, а то часы,

И звонкие кружки, что из металла,

Которому предстало заверять

Весьма весомую надежду сделок

И грусть моих уже больных сиделок,

Не воспринявших мысль мою о том,

Что нет везенья в стае человеков,

И материальным миром подструнясь,

Не бередя в себе поток сознанья,

Я пропускаю летние купанья

И проживаю вскользь свои плоты,

Которые уходят и уходят

На самый краешек того, что мы

Зовём созвездьем сладкого покоя,

Которого нам не узнать, но мы

Его и так узнать бы не желали.

И бог с ним, лучше снова о металле,

Который больше не несёт в себе

Ни сласть владения, ни грусть потери.

И на Востоке сонные тетери

Уже узрели солнечный приход,

Пока у нас ещё почти всё пусто.

Ни торжества, ни змея, ни мангуста,

Ни колдовства по кухням второпях,

Ни расставанья с жесткостью постели,

И телом чуя приближенье сна,

Я сознаю себя во всем виновным,

И в то же время невиновным, так

Уже сложилось, каждый мы пустяк

К себе привяжем и воркуем нежно

О своезначьи и большой вине,

А между тем нет истины в вине.

По крайней мере в том, что неизбежно

Нам поставляет душный магазин.

Нас обманули, из стальных витрин

Украли всё, чем славились напитки,

А нам остались пытки, только пытки

Распространять влечение своё,

Вливать в себя отравленные зёрна

Народных благ и пошлости народной,

И незнакомых мыслей о войне,

Которая считалась неизбежной,

Какой–то окончательно небрежной

И не возникшей где–то всё равно.

* * *

Я с яблока снимаю кожуру,

Сначала океаническое ложе

Белеет, на Антартику похоже,

И континент, где скачет кенгуру.

Я по–субботни банному утру

Творю хребты под кончиком ножища,

Мне яблоко уже не просто пища,

А шар гигантский, что парит в миру.

Его ведя вокруг настольной лампы,

Меняю дни на ночи и назад.

Как жаль, что не купили виноград

Иль сливу, я б луну пристроил там бы.

Но бьют часы. Лет миллиард прошел.

Потыкал я свой мир метеоритом,

И вот уже моя Земля залита

Холодным соком, словно дождь пошел.

И там внизу на гладях белых вод

Льнут облака — то лепестки ромашки,

Те, что я днем отчалившим вчерашним

Тебе дарил, закончив свой поход.

Ну, хватит тверди мять пустой поднос,

Пора и тварям дать простор обжитый,

Опять потыкав мир метеоритом,

Росточки жизни я в него занес.

А там уж поселил и человеков

По несомненно стойким островам,

И пусть живут без страха за тот хлам,

Из коего творится жизнь эта.

Но, наигравшись, яблоко я взял

И просто съел, забыв о том, что создал,

Наверное, затем мне Бог и мозг дал,

Чтоб глупости я быстро забывал.

* * *

Животные страдают бессловесно.

Хворая, длят несчастие своё,

Как будто ждут на станции метро

Или трамвай — занять пустое место.

Животные хворают, не моля,

Не задавая лишние вопросы,

А просто ждут, как прежние матросы

Команды ждали сняться с якоря.

Сосредоточив мысли на своём,

Обмякши, с шёрсткой вялой и нелепой,

Они не ждут ни рая, ни ответа

И не дрожат, как мы, пред небытьём.

* * *

Практически привыкнув горевать