О грусти этих дней кто, как не я, напишет... - [12]

Уместят записок скоп,

Где их прячет Марк Аврелий

Для заждавшихся европ.

Я участлив иль безверен,

Счастлив или совестлив,

В сладких яблонях затерян

Привкус горестных олив.

Всё не спится мне, неймётся,

Всё воротит от души,

В грязном ворохе эмоций

Темнота и камыши.

Не забуду ль, не упомню,

Не прощу ль, не отпущу,

Мудрым лбам тупому сонму,

Я б расставил по прыщу!

Пусть мерцают звёзды в черни

И горят прыщи во лбах,

Мне Коперник не соперник,

Сам пусть мается в углах.

18 ноября 2001 г.

* * *

Если долго провожать — он уйдёт,

Страх незваный в доме запертых ставней.

Если б был бы я совсем идиот,

Было б легче и немного забавней.

Но я маюсь, как червяк на скале,

Где нет лаза и не выроешь нору,

И по самой даже скромной шкале

Мне в блаженные податься не впору.

Но блаженны те, кто ведают сны

И не знают ядовитых сомнений,

Но блаженны, кто в стеблях весны

Не узрят приближение тени!

Сокрушительно воют сердца

Тех, кто верен какой–нибудь блажи,

И судьбою своей подлеца

Не гнушатся блаженные даже.

Они ждут приближения лет,

Как достойной бесмертья награды,

И когда произносится «нет»,

Они даже по–своему рады.

Но я маюсь, как трезвый индюк,

Не доросший до собственной жизни,

И внимаю усердью услуг

Всех, кто верен себе и отчизне.

Боже мой, как несчастны они,

Но как счастливы их междуглазья,

Ты блаженность мне чудом верни,

Чтоб я пасся со всеми в лугах,

Чтоб питался дурманами в травах,

Забывая, как пишется «страх»

Рукавами пустого причала.

Если горесть моя не полна,

Если стыд мой не спрятан в матрёшке,

Тихо звякни мне в колокола,

Не набатом, а так, понарошке.

18 ноября 2001 г.

* * *

Я не знаком ещё со всем, что есть средь нас,

Ослы — животные с упрямым чувством чести,

И если есть ещё в вселенной этой вести,

То эти вести не доводятся до нас.

Какие славные животные ослы,

Их голоса по–свойму даже мелодичны,

Жаль, что всегда взирают с первой полосы,

Увы, лишь те, что в человеческом обличьи.

А за кулисами уже не суета,

А так, какое–то предвестие исхода,

И зажигает перекрёстки простота

Очередного недоевшего народа.

Который раз теряя вкус и мня изыск,

Всё наступает человечество на грабли,

И, повторяясь, наши глупости озябли,

Как зябнут мухи от шампани влажных брызг.

А телевиденье всё жаждет катастроф,

А катастрофы сохнут по невинным жертвам,

И смерть давно уже считается десертом,

А не каким–то отлученьем от даров.

А наши сверстники всё ищут перемен,

Не понимая, что вся хитрость в постоянстве,

И заменяют устаревший образ пьянства

На еще более старинный культ измен.

А в ресторанах размещаются меню,

И в них обычный список прегрешений смертных,

Когда бы люди вдруг родилися бессмертны,

Они бы тут же все засохли на корню.

* * *

По статистическим мерилам бытия,

Шанс невелик найти вторую половину,

Платонов миф укутан в старую перину

Из недомолвок, склок и страха небытья.

Но бродим мы, и раны наши жгут, как прут,

Отполовиненные чьей–то ловкой саблей,

И наши нити вовсе не ослабли,

Соединенья, как прощенья, ждут.

И вопреки всех океанических мерил

Мы сочленяем несроднимые предметы,

И разрывают воздух пьяный, как кометы,

Две тени наши, маясь в проблесках перил.

30 ноября 2001 г.

Дневники Чайковского

Я дневники читаю, стыдно, но не смять

Желанье знать, как думалось великим,

И жду найти прозренье многоликим,

Как отблеск счастья обладанья буквой «ять».

Но там одно: «Проснулся, завтрак, снова пьян,

Сидел и тренькал на трескучем фортепьяно,

Но выходило грустно и неладно,

Как я устал от этих фортепьян».

Я не оставлю дневников, зачем клубить

Вслед за собою разочарованье.

Не лучше ль тратить время на питанье,

А свой дневник ещё в мозгу убить.

30 ноября 2001 г.

* * *

Мне нравитcя отверcтие окна

И проблески меж серо–голых веток,

Весёлый бриз, забытый вкус креветок

И запах перетёртого зерна.

Мне хочется, чтоб не кончалась жизнь,

Чтоб было много мыслей и рассветов,

И я готов вселенную за это

Расцеловать в скопленья звёздных брызг.

Мне думается снова о тебе,

И мы с тобою бродим и не злимся

На недостаток дней в календаре,

И без причины тихо веселимся.

Я знать хочу, зачем такой тоской

Приправлено меню на пире жизни,

И нам подав на сладкое покой,

Не обвинит нас повар в атеизме.

Я б променял свой разум на восторг,

На шум небес, на разнобой синичий,

И обожал б, как истинный лесничий,

Я каждый день, как маленький листок.

Я б променял тоску на сон ночей,

Где беспросыпно нежится побудка,

И не нашлось такого бы приблудка,

Которому я не отлил бы щей.

Я б мыл бездомных кошек и собак

И накормил бы досыта всех мышек.

Не зря из всех знакомых мне мальчишек

Я слыл всегда отъявленный чудак.

Но я сижу и мыслю о вещах,

Которых нет на дне консервной банки.

И вслед за мной не тянутся подранки

Закутанные, в данных мной плащах.

30 ноября — 23 декабря 2001 г.

* * *

Я не давал тебе пронзительных имён,

Ты не плыла ко мне в наряде подвенечном,

Но если суть вещей таится в чём–то вечном,

То это вечное разделим мы вдвоём.

Мы невесомы, словно пара голубей,

Мы состоим из полуправильных концепций,

И каждый миг, добавив бренность в нашем сердце,

В нём оставляет только нить своих идей.

Мы замещаем неумелые слова

На ещё менее изысканные мысли,

И наши сны над этой данностью зависли,

И наши дни крошатся сладко, как халва.

Мы не находим в постепенстве перемен

Ни одного из нам знакомых знаков,