О, этот вьюноша летучий! - [124]
вопят питухи.
Востроглазый молодой человек пробирается к Фролу, а вдруг на секунду задумался, глядя в раскрытые двери на зеленое вечернее небо, на рогатый месяц. На контуры куполов и башен. Кажется ли ему или впрямь светится, подмигивает призывно окошко в светлице?
– Эй, голытьба, пейте за лебедушку мою, за благонравную Аннушку! – крикнул он и бросил еще горсть монет. – Все крепости за нее порушу! Самому черту лунному рога обломаю!
Громовой хохот был ему ответом.
Востроглазый пытливо приглядывается к Фролу. На губах его бродит непонятная усмешечка.
– Ишь ты, соколик, сам черт ему не брат… – шепчет он.
Кабак опустел. Целовальник со сторожами выносят обессилевших питухов. Особенно не церемонятся – раскачают да швырнут в звездный проем двери. Один лишь Фрол Скобеев еще колобродит вокруг гнуснейшего стола, да крадется за ним тенью востроглазый Онтий.
Так подначивает Фрола Онтий, а тот дважды себя упрашивать не заставляет: испивает, запивает и хлобыщет. В конце концов, совершенно обезумев, он обнимает Онтия, жарко целует, бормоча:
– Аннушка моя, лебедушка, голубушка…
После этого Фрол падает наземь без чувств и без движения, а Онтий говорит целовальнику и сторожам:
– Портки с него сымите парчовые и чиры, и чулочки полосатые, кафтан и рубаху – все долой! Бросьте его здеся в канаву, в лопухи, да накройте до утра гунькою кабацкою.
Спит необъятная Москва, только собаки брешут, да караульные покрикивают, да бледные лунные лики маячат кой-где в оконцах светелок, да храпит обнаженный Фрол Скобеев, еще не покойник, но уже в лопухах.
Впрочем, не все, не все спят в этот поздний час по Москве. Горит свеча в богатом мрачном доме боярина Кукинмикина, сидит боярин в высоком кресле наподобие трона, а у ног его свернулся, положив голову на колено, уже известный нам востроглазый Онтий.
– Повествуй далее, Онтий. Повествуй, ягодица моя клубничная, – говорит боярин, поглаживая молодого человека по волосам.
– И подумал я слабым умишком, солнышко-князь, а как бы нам энта наглая вьюноша верной слугой стал, до позорил бы лютого нашего ворога Нардин-Нащокина перед Государем-батюшкой, – запел Онтий, по-собачьи глядя на боярина снизу.
– Да бороду бы ему оторвал! – взревел вдруг, вскакивая и потрясая руками, Кукинмикин.
– Да и стал бы ты, солнышко-князь, первой в Думе головой! – возопил Онтий и трепетно обхватил боярские ноги.
Фрол Скобеев проснулся в лопухах, тряхнул головой и увидел свои босые ноги и живот, еле прикрытый гадостным рваньем. В ужасе вскочил он и, ничего еще не понимая, но понимая лишь страшное несчастье, опрометью помчался куда глаза глядят.
– Эй, жених! – с хохотом заорал ему вслед Вавилон. – Иди сюда, опохмелись перед сватаньем!
В ответ лишь чаще замелькали босые пятки честолюбца.
Ивановская площадь в Кремле. Семь высоких каменных лестниц опускаются на площадь от зданий приказов, а на этих лестницах и возле них, и вокруг «Ивановской палатки» суетится народ, бойко орудуют перьями площадные подьячие, составляя «закладные» и «заемные кабалы», объегоривая темных мужиков, приехавших в Москву за правдой-маткой.
Вот на эту площадь нелегкая и занесла ограбленного и униженного Фрола. Он все еще словно пыльным мешком из-за угла ударенный, все еще его на жарком солнце колотит колотун…
А вокруг Фрола опять происходит нечто не совсем для него понятное: начинается народное дерзкое представление о Ерше. Площадь очищается в середине, и на нее важной поступью выходят судьи – боярин Осетр да воевод Сом, да судные мужики Судак и Щука-трепетуха.
Лещ да Головль приносят в суд жалобу на Ерша-Ершовича, сына Щетинникова. Он – обмерщик да обворщик, постылая собака да лихая забияка, щетиньем нас своим острым изувечил, насильем нас своим подлым покалечил, хочет поморить смертью голодной в нашей воде плодородной, государи-судьи.
А вот и сам выскакивает на площадь наглый дворянчик Ерш-Ершович, лихая образина, раковые глаза, острые щетины.
Крутятся, пританцовывают вокруг мелкие рыбы, требуют для Ерша наказания.
Рыбы обступают Ерша со всех сторон, тянут сеть, но ловкий проходимец крутится по площади и с каждым пируэтом как бы невзначай подкидывает золотые к ногам судей.
…Едва начал Фрол разбираться в смысле происходящего перед ним пляса, едва начал сочувственно прихлопывать, присвистывать своему сословному брату Ершу-Ершовичу, как вдруг…
– Пади! Пади! – послышались жуткие крики. – Берегись! Берегись! Спасайтесь люди добрые! Держи воров!
Всадники с батогами ворвались на площадь, стали сечь толпу и хватать дерзких скоморохов. Толпа понесла Фрола, и вдруг он увидел, что по краю площади медленно едут два начальника – князь Томила Ловчиков и граф Шпиц-Бернар.
Это повесть о молодых коллегах — врачах, ищущих свое место в жизни и находящих его, повесть о молодом поколении, о его мыслях, чувствах, любви. Их трое — три разных человека, три разных характера: резкий, мрачный, иногда напускающий на себя скептицизм Алексей Максимов, весельчак, любимец девушек, гитарист Владислав Карпов и немного смешной, порывистый, вежливый, очень прямой и искренний Александр Зеленин. И вместе с тем в них столько общего, типического: огромная энергия и жизнелюбие, влюбленность в свою профессию, в солнце, спорт.
Страшные годы в истории Советского государства, с начала двадцатых до начала пятидесятых, захватив борьбу с троцкизмом и коллективизацию, лагеря и войну с фашизмом, а также послевоенные репрессии, - достоверно и пронизывающе воплотил Василий Аксенов в трилогии "Московская сага". Вместе со страной три поколения российских интеллигентов семьи Градовых проходят все круги этого ада сталинской эпохи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Врач по образованию, «антисоветчик» по духу и самый яркий новатор в русской прозе XX века, Аксенов уже в самом начале своего пути наметил темы и проблемы, которые будут волновать его и в период зрелого творчества.Первые повести Аксенова положили начало так называемой «молодежной прозе» СССР. Именно тогда впервые появилось выражение «шестидесятники», которое стало обозначением целого поколения и эпохи.Проблема конформизма и лояльности режиму, готовность ради дружбы поступиться принципами и служебными перспективами – все это будет в прозе Аксенова и годы спустя.
Блистательная, искрометная, ни на что не похожая, проза Василия Аксенова ворвалась в нашу жизнь шестидесятых годов (прошлого уже века!) как порыв свежего ветра. Номера «Юности», где печатались «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», зачитывались до дыр. Его молодые герои, «звездные мальчики», веселые, романтичные, пытались жить свободно, общались на своем языке, сленге, как говорили тогда, стебе, как бы мы сказали теперь. Вот тогда и создавался «фирменный» аксеновский стиль, сделавший писателя знаменитым.
В романе Василия Аксенова "Ожог" автор бесстрашно и смешно рассказывает о современниках, пугающе - о сталинских лагерях, откровенно - о любви, честно - о высокопоставленных мерзавцах, романтично - о молодости и о себе и, как всегда, пронзительно - о судьбе России. Действие романа Аксенова "Ожог" разворачивается в Москве, Ленинграде, Крыму и "столице Колымского края" Магадане, по-настоящему "обжигает" мрачной фантасмагорией реалий. "Ожог" вырвался из души Аксенова как крик, как выдох. Невероятный, немыслимо высокий градус свободы - настоящая обжигающая проза.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».