О двух типах художников - [3]
Буржуазная "философия" стихийности сама вырастает стихийно — из хаотических, стихийных общественных отношений и из капиталистического общественного разделения труда. Но, зарождаясь сама по себе, "стихийническая" идеология полностью соответствует узким классовым интересам буржуазии; ведь распыленность народных масс, задержка в развитии их самосознания на этапе цеховых представлений, удовлетворенность рабочего своей частичной работой, на которую он обречен разделением труда, сознательное оправдание тех форм мышления, того строя чувств и т. д., которые стихийно возникают из угнетенного и приниженного положения рабочих в капиталистическом обществе, — все это облегчает системе эксплоатации функционировать без помехи. В те времена, когда революционный демократизм еще имеет широкую опору в буржуазных и мелкобуржуазных кругах, буржуазная стихийность прорывается в идеологии, но в ней не господствует. По мере сгущения реакции, она окрашивает собою все, в том числе всю политическую жизнь, проникая и в среду идеологических представителей рабочих масс.
Нетрудно понять заинтересованность буржуазии в таком "теоретическом" направлении, которое устраняется от объяснения и даже от констатации объективно существующих и непримиримых общественных противоречий; тем самым массы отклоняются от вывода о необходимости революционного переустройства общества. Особенно заинтересована буржуазия в том, чтобы под действие "стихии" полностью подпало рабочее движение; но буржуазии удобно, чтобы преклонение перед "стихийностью" захватило также все круги населения, все области культуры. Чем безотчетней, безответственней, беспринципней общественная мысль, тем спокойней и уверенней себя чувствуют эксплоататоры.
Разумеется, вопрос о "стихийности" очень сложен. Есть множество стихийных реакций, имеющих бунтарский характер; если они даже не поднимаются до уровня сознательной борьбы, то все же они содержат в себе зерно активного протеста. Но такие проявления чисто непосредственных антикапиталистических настроений, оставаясь разрозненными и стихийными не только на первоначальной стадии капиталистических отношений, а также тогда, когда внутренние противоречия достигли большого напряжения и уже создались условия для организованной политической пролетарской борьбы, вливаются в общее русло тех сил, которые в конечном счете поддерживают существование господствующего режима. Чтобы на деле, а не только в намерении, противостоять системе гнета и эксплоатации, бунтарское движение должно достигнуть известного понимания объективных общественных условий и цели восстания.
Народный трибун, по Ленину, — это человек, — вносящий в непосредственную борьбу сознание конечной цели и принцип организованности. Нельзя понять мысль Ленина, если представлять себе тип "трибуна" по внешним признакам: ораторский темперамент, увлекательное красноречие и т. д., и т. п. Все это еще не делает человека подлинным народным трибуном. Подлинными трибунами Французской революции были не пылкие и блестящие ораторы Мирабо и Верньо и даже не Дантон, а скромный Марат, строгий и сухой Робеспьер.
Глубокое знание (достижимое в данное время) объективного положения всего общества в целом, решительность в отстаивании основных потребностей трудящегося народа, борющегося за свое освобождение, только эти качества дают право "а звание трибуна.
Ленин — величайший народный трибун. И, как подлинный трибун, он повел борьбу против обожествления общественной стихии. Революционная марксистская наука — диалектический материализм — и практика пролетарской революции помогли его гениальному уму достигнуть адэкватного познания общественных процессов. Глубокая революционная убежденность звучала в каждом из его научных открытий, наполняла каждую высказанную истину всеобъемлющей любовью к народу, пафосом негодования, призывом к борьбе. И никто не провозглашал так прямо, никто не доказал так убедительно, как Ленин, превосходство разума, стремящегося к всестороннему познанию, над "чистой непосредственностью".
Но определенность, отчетливость ленинских теоретических взглядов никогда не влечет за собой потери или хотя бы упрощения диалектических переходов, имеющихся в жизни. Метафизический разрыв между стихийностью и сознательностью характерен для буржуазией идеологии вообще; особенно резко он проявляется в период упадка. Это одна из наиболее слабых сторон буржуазной общественной мысли, — и она обнаруживается не только в писаниях декадентов-"теоретиков", охотно и без колебаний капитулирующих перед стихийностью; мы неизменно найдем тот же порок и у поздних последователей просветительства, старающихся отстоять приоритет разума на почве метафизического понимания его сущности, его отношения к объективному миру.
Ленин всегда видит диалектическое единство жизни. Он отбрасывает стихийность, как идеал, как предел, выше которого не позволяют подняться массам; но он ее приемлет, как жизненное явление, как необходимую составную часть определенного общественного движения, как стоящую перед его руководителями задачу, которую надо правильно осознать. Извлекая урок из опыта рабочих забастовок в России, он определяет относительную границу, между стихийностью и Сознательностью и констатирует непрерывное превращение первой во вторую: "…"стихийный элемент" представляет из себя, в сущности, не что иное как зачаточную форму сознательности"
Антонио Грамши – видный итальянский политический деятель, писатель и мыслитель. Считается одним из основоположников неомарксизма, в то же время его называют своим предшественником «новые правые» в Европе. Одно из главных положений теории Грамши – учение о гегемонии, т. е. господстве определенного класса в государстве с помощью не столько принуждения, сколько идеологической обработки населения через СМИ, образовательные и культурные учреждения, церковь и т. д. Дьёрдь Лукач – венгерский философ и писатель, наряду с Грамши одна из ключевых фигур западного марксизма.
"Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены" #1(69), 2004 г., сс.91–97Перевод с немецкого: И.Болдырев, 2003 Перевод выполнен по изданию:G. Lukacs. Von der Verantwortung der Intellektuellen //Schiksalswende. Beitrage zu einer neuen deutschen Ideologie. Aufbau Verlag, Berlin, 1956. (ss. 238–245).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вниманию читателя предлагается переписка философов Мих. Лифшица (1905–1983) и Д. Лукача (1885–1971). Она относится к 1931–1970 гг. и включает все известные письма. Их оригиналы находятся в Архиве Д. Лукача (Венгрия). За редкими исключениями письма вводятся в научный оборот впервые. В приложении к переписке приводятся 12 документальных материалов, характеризующих официальный исторический фон, на котором эта переписка разворачивалась. Большинство материалов приложения также публикуется впервые.
Эта книга отправляет читателя прямиком на поле битвы самых ярких интеллектуальных идей, гипотез и научных открытий, будоражащих умы всех, кто сегодня задается вопросами о существовании Бога. Самый известный в мире атеист после полувековой активной деятельности по популяризации атеизма публично признал, что пришел к вере в Бога, и его взгляды поменялись именно благодаря современной науке. В своей знаменитой книге, впервые издающейся на русском языке, Энтони Флю рассказал о долгой жизни в науке и тщательно разобрал каждый этап изменения своего мировоззрения.
Немецкий исследователь Вольфрам Айленбергер (род. 1972), основатель и главный редактор журнала Philosophie Magazin, бросает взгляд на одну из величайших эпох немецко-австрийской мысли — двадцатые годы прошлого века, подробно, словно под микроскопом, рассматривая не только философское творчество, но и жизнь четырех «магов»: Эрнста Кассирера, Мартина Хайдеггера, Вальтера Беньямина и Людвига Витгенштейна, чьи судьбы причудливо переплелись с перипетиями бурного послевоенного десятилетия. Впечатляющая интеллектуально-историческая панорама, вышедшая из-под пера автора, не похожа ни на хрестоматию по истории философии, ни на академическое исследование, ни на беллетризованную биографию, но соединяет в себе лучшие черты всех этих жанров, приглашая читателя совершить экскурс в лабораторию мысли, ставшую местом рождения целого ряда направлений в современной философии.
Парадоксальному, яркому, провокационному русскому и советскому философу Константину Сотонину не повезло быть узнанным и оцененным в XX веке, его книги выходили ничтожными тиражами, его арестовывали и судили, и даже точная дата его смерти неизвестна. И тем интереснее и важнее современному читателю открыть для себя необыкновенно свежо и весело написанные работы Сотонина. Работая в 1920-е гг. в Казани над идеями «философской клиники» и Научной организации труда, знаток античности Константин Сотонин сконструировал непривычный образ «отца всех философов» Сократа, образ смеющегося философа и тонкого психолога, чья актуальность сможет раскрыться только в XXI веке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.
I. Современный мир можно видеть как мир специалистов. Всё важное в мире делается специалистами; а все неспециалисты заняты на подсобных работах — у этих же самых специалистов. Можно видеть и иначе — как мир владельцев этого мира; это более традиционная точка зрения. Но для понимания мира в аспектах его прогресса владельцев можно оставить за скобками. Как будет показано далее, самые глобальные, самые глубинные потоки мировых тенденций владельцы не направляют. Владельцы их только оседлывают и на них едут. II. Это социально-философское эссе о главном вызове, стоящем перед западной цивилизацией — о потере ее людьми изначальных человеческих качеств и изначальной человеческой целостности, то есть всего того, что позволило эту цивилизацию построить.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.
История становления и развития советской довоенной научной фантастики 1917–1941 годов. Писалась автором в общей сложности около 15 лет.
Сокращенный перевод с немецкого. Статья полностью напечатана в «Internationale Literatur Deutsche Blatter», 1939, №№ 6 и 7.Литературный критик. 1940 г. № 11–12.