О детской литературе, детском и юношеском чтении - [55]

Далее вопросы нашей пропаганды — и внутренней и внешней. Колониальное движение было почвой, на которой возник по-своему блестящий колониальный авантюрный буржуазный роман. А мы? Мы от колоний отказываемся, от завоевательной авантюры отказываемся, отказываемся от конквистадорства, но отрезаем ли мы себя этим от окружающего мира, от этих пленяющих наше воображение отсталых народностей, мировых трущоб? Эти отсталые народности, эти трущобы мира — они привлекают наше внимание острей, чем внимание буржуазии, но они привлекают наше внимание как пропагандистов общечеловеческого движения за социализм. Наш следопыт — это человек, который проникает всюду и должен проникнуть всюду для того, чтобы будить дремлющие силы природы и организовать человеческую энергию, но все это для блага тех, к кому мы обращаемся. То, что в отвратительном, елейном евангельском тоне старались проповедовать культуртрегерские вояжеры, то самое для наших товарищей, которые проникают как краеведы или как организаторы во всевозможные концы нашего Союза или едут за границу с различными миссиями, является величайшим делом призыва народов к объединению. Опять-таки какое неиссякаемое количество диктуемых действительностью сюжетов! Колониальный роман получает совершенно иной характер, точно так же, как роман военный, вообще роман исторический и историко-военный. Мы с новой точки зрения можем пересмотреть все эпохи, всюду прослеживая борьбу классов за человеческое освобождение, борьбу наших предшественников, память о которых никогда не должна умереть. А самый непосредственный конфликт рабочего класса, пролетариата с господствующим классом — разве не представляет гигантское количество возможностей?

И вообще говоря, всякая литература только тогда приобретает свою настоящую прелесть (здесь я расхожусь даже с некоторыми пролетарскими защитниками в слишком узком понимании реализма), когда она сопряженас мечтой, когда она выводит нас за пределы действительности. Разве нам это страшно? Я очень хорошо помню, как боялись, и, может быть, по праву боялись, что вот мы, коммунисты, советские люди, засушим ребенка, что мы подойдем к нему с мерилом взрослого человека, делового человека, практика и потому глубоко прозаически. И разве не говорил Ленин, что революционер, которому чужда мечта, не заслуживает названия революционера? И эта мечта, где главным образом ее место? Конечно, она должна быть и у каждого члена сельского исполкома, и у каждого нашего хозяйственника, у всех, начиная с рабочего у станка. Она должна быть всюду. Всюду каждое реальное дело должно быть далеко освещено цепью наших планов, которые упираются в сияющую даль торжества подлинной человечности.

И где больше всего это должно сказываться? Это должно сказываться больше всего в нашей литературной прозе и в нашей поэзии, но, к сожалению, оно там пока еще не сказывается. Это, разумеется, свидетельствует о том, что наши писатели идут не по совсем правильному пути. Мы создаем писателей не только для того, чтобы они рассказывали о всем и всяческом, что происходит в мире, чтобы они показывали не только действительность, как она есть, а мы еще хотим, чтобы они показывали, какой действительность должна стать, и нельзя, конечно, не пожалеть о том, что у нас очень еще мало утопических романов не только для взрослых, но и для детей особенно.

Недавно на одном собрании писателей марксистские критики говорили о путях развития утопического романа, говорили, что утопический роман очень важен для воспитания детей. Один критик тогда и сказал, что на утопическом романе далеко не уедешь. Можно написать один-два, может быть, три хороших утопических романа, а потом иссякнешь, начнутся повторения, подражания, трафарет. Что верно, то верно, мы этим грешим. Очень часто встречаешься с явлением, что кто-то написал прекрасный роман в известном жанре, проложил тропу; по этой тропе идет сначала хромоногий, потом безногий, и эта тропа замусоливается до совершенной невозможности ею пользоваться. И с утопическим романом может быть такая беда. Подражатели — это очень большие враги, и если первый подражатель дает только вариант, то последующие подражатели окончательно губят известный жанр или известное литературное открытие. Но это недоверие к утопизму, будто бы сам по себе коммунистический утопизм может быть обильным фонтаном только в очень короткий период, является ни на чем не основанным. Может быть, сразу не удастся создать хороший утопический роман, но что величайшие утопические романы будут написаны в нашей стране, и очень скоро, можно дать голову на отсечение. Тем более что мы будем бороться за осуществление этой утопии. Известно, что аппетит приходит с едой: если хотим показать в кино наше строительство через пять лет, то очень скоро в романе захотят показать время через 200–250 лет, — милости просим, очень приятно!

Далее — совершенно очевидно, нужно приспособить формы изложения детской книги к возрастам. Чем с меньшим ребенком имеем мы дело, тем большая разница получается от каждого года его жизни; здесь поэтому построение читательских лестниц с переходом от менее сложных к более сложным является совершенно необходимым, и эти лестницы могут быть построены только на твердом фундаменте педологических