О дереве судят по плодам - [74]

Шрифт
Интервал

Внезапность — вот самый верный способ для этой цели, видимо, решил осленок. Так он и поступил. Неожиданно нагнув голову, он вырвал веревку из рук шофера, молниеносно подкинул зад и, брыкнув копытами, сбросил с себя аккумулятор. Затем рванулся вперед и скрылся вдали. Амандурды и шофер шарахнулись в стороны и несколько секунд не могли придти в себя. Первым опомнился Алтаев. С отчаянным воплем:

— Вода! Вода! Держи его, вода!.. — он бросился в погоню за животным. Но пробежав метров сто, понял, что преследование бесполезно — все равно не догнать.

Аккумулятор, к счастью, не пострадал. Мягко соскользнув со спины осленка, он упал в песок. Снова пришлось поставить его на носилки и нести самим.

С каждым шагом, с каждой секундой Алтаев чувствовал, как в носилках прибавляется вес: немели руки. Словно налитые свинцом ноги плохо повиновались. Он понимал, что это не от тяжести, а от трудного пути и лютой жары.

Но он шел, не говоря ни слова о своей усталости. Хуже было с шофером. Идя за ним, Амандурды видел, как тот еле переставляет ноги, спотыкается, пошатывается. Серая рубашка на спине потемнела от пота. Каждый раз, когда делали очередной привал и ставили носилки на гребень бархана, Аман, тяжело дыша, поворачивался назад, и вглядываясь в волнистый горизонт, с тихой злостью повторял: «Проклятый осленок!..»

Аман хотел пить. Теперь, когда они остались без воды, ему хотелось пить в десять раз сильнее. Привалы сперва делались через каждые сто метров. Потом — через пятьдесят, через двадцать. Наконец, опустив носилки на землю, шофер наотрез отказался не только их нести, но и продолжать путь.

— Пойми, — говорил он, задыхаясь и дрожа от слабости, — не могу. Выдохся. Понимаешь? Выдохся.

— Как же быть? Уж не думаешь ли ты греться на этом солнышке? — сердито спросил Амандурды, сам едва державшийся на ногах.

Бледный, истекающий потом шофер молчал, опустив голову.

— Я спрашиваю: как же быть?

— Оставь меня здесь, а сам сходи за водой. Мне бы только глоточек. Понимаешь? Всего один глоток.

— Что ты городишь? Как я могу тебя бросить? Ведь ты же за полчаса испечешься. Возьми себя в руки! Становись рядом со мной, а правой рукой держись за меня, и пошли. А аккумулятор пусть полежит здесь, за ним после придем.

Вот так, в обнимку, они прошли, наверное, еще с километр. Сколько оставалось до колодца, никто не знал.

Прошли еще немного, но Амандурды все больше убеждался, что спутник его не ходок. Почти всей тяжестью своего тела он наваливался на Алтаева, утомляя его и мешая идти. Шофер тоже понимал, что он — обуза для товарища, и, не вытерпев, сказал:

— Нет, Амандурды, хватит! Оставь меня здесь, а сам иди к колодцу. Уверяю, так будет лучше.

Амандурды выбрал бархан покруче, зашел с теневой стороны и, обжигая руки, сгреб с него верхний слой песка. А когда добрался до прохладного, велел шоферу лечь в небольшую выемку.

— Смотри, не усни, — уходя, наказывал он Аману.

— Хорошо, — пообещал Аман и закрыл глаза.

Амандурды побрел дальше. У него так же, как у шофера, не оставалось сил.

Он шел с остановками, давая себе короткий отдых. На очередной такой остановке он снял темные очки и посмотрел вокруг. Все: белесые барханы, каждый кустик полыни — все томилось от жажды. И вид этой жаждущей пустыни еще больше усиливал в нем желание пить.

Амандурды уже считал, что колодец Кыир где-то рядом, что нужно пройти не более ста метров, и вон за тем барханом откроется заветная котловина. Он с трудом преодолел эти сто метров, но котловины там не было.

И Алтаев пошел дальше, к другому бархану. И когда оказалось, что он и на этот раз ошибся, его охватил ужас, страх от жгучей мысли, что он заблудился. Он оглядывал барханы, и они представлялись ему похожими друг на друга, как близнецы, среди которых, как он ни старался, не мог отыскать тот, что служил ему ориентиром.

Амандурды с тоскою подумал о том, что будет с ним и его товарищем, если он не найдет колодца. Почему-то вспомнилось о том, как некоторые путешественники, заблудившись летом в пустыне, не выдерживали мук жажды. Но Алтаев постарался отогнать от себя эти страшные мысли, все еще не терял надежды на спасение, хотя язык онемел и лежал во рту, как деревянный, в висках стучало и невыносимо горели ноги.

Выбиваясь из последних сил, Амандурды доплелся еще до одного бархана, взобрался на него… И не веря своим глазам, увидел знакомую котловину, а на ней — грузовик и колодец. Какое счастье! От радости, что он добрался все-таки до цели, у него сдавило горло и он едва не заплакал.

Вынув пробку, Амандурды припал к бочонку. Напился. Его обдуло ветром, и он сразу ощутил, как проходит усталость. Он отыскал запасную флягу и, наполнив ее тепловатой водой, понес Аману.

Пройдя километра два, а может, и того меньше, Амандурды начал уставать. Жара давила на плечи, отяжелели ноги. Вдобавок к этому, в сознание, как заноза, снова вонзилась тревожная мысль: верно ли он идет? Найдет ли он шофера?

Сначала он придерживался своих следов, но потом их стало все труднее различать — бесформенные мелкие ямочки затянуло песком. Амандурды снова почувствовал усталость. Остановившись на гребне бархана, он оглядел местность. По его предположению, шофер должен быть где-то здесь.


Еще от автора Василий Иванович Шаталов
Золотая подкова

В сборник вошли две повести. Одна из них — «Золотая подкова», в которой показана судьба простого сельского парня Байрамгельды, настоящего героя нашего времени. Другая — «Хлебный жених», раскрывающая моральный облик молодых людей: приверженность к вещам, легкому и быстрому обогащению одного из них лишает их обоих настоящего человеческого счастья.


Рекомендуем почитать
Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Когда Англия вступила в Первую мировую войну, ее писатели не остались в стороне, кто-то пошел на фронт, другие вооружились отточенными перьями. В эту книгу включены три произведения Г. К. Честертона, написанные в период с 1914 по 1917 гг. На русский язык эти работы прежде не переводились – сначала было не до того, а потом, с учетом отношения Честертона к Марксу, и подавно. В Англии их тоже не переиздают – слишком неполиткорректными они сегодня выглядят. Пришло время и русскому читателю оценить, казалось бы, давно известного автора с совершенно неожиданной стороны.


Другой барабанщик

Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.



Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.