О чем молчит лед - [5]

Пламя вспыхнуло почти как зрачки Ма-Геи и замерцало россыпью мелких звездочек по светлице, зашептало тихим потрескиванием: сделаю посестра, сбережу.

Женщина поклон отвесила и вышла из комнаты — теперь ее дело в храме ждет, а здесь она без надобности. Кому надо — уже рядом с хворыми, и без нее лучше управятся с болячками.

— С дитем что? — спросила тихо у Рана, что ждал ее у лестницы.

— Утоп, — тот вопросу жены не удивился — Ма Гея рода Вещего, самого Тула дочь.

— Давно?

Мужчина кивнул:

— По утру. Мать под камнями осталась — не вытащили. Мальчику вода сама отдала.

— Имя?

— Арис.

— Пойду.

И взяв плащ, вышла из избы.

Мелкий мокрый снег падал нехотя, лениво смешивался с землей и таял. На подвосходной стороне полыхали заревны, словно спорило солнце с мраком и билось в кровь, и окрашивало небо, вплетая в его глубокую синеву красные всполохи. Гудел бор измученный ненастьем и темнотой. Света просили деревья и травы, но чуяла Ма-Гея не видать им того долгие дни и месяцы.

Стылый воздух готовил лес и его жителей к долгой лютой зиме и не скрывал, что за мелким снежком идет снегопад и укроет всю землю, погребет всю живность, словно саваном накроет.

Женщина прикрыла голову плащом: то ей не отделать, не предотвратить, и побрела к Лебединому храму в центр городища.

Алтарь под пирамидальным куполом был занят — на нем лежало тело мальчика лет десяти и уже во всю старались Волох да Дуса. Жрец держал дитя за голову и пел в унисон ветру, гуляющему под куполом, призывая улетевшую душу, а девичий голос вторил щемящей тоской, навевая печаль. Струйкой дыма вились вокруг мертвого тельца духи щуров, вдыхая аромат призывных трав и, уже искали среди своих душу отрока.

Ма-Гея сбросила плащ у входа и, подойдя к алтарю, наложила руки на грудину и лоб мальчика:

— Вейхо сенми симо, — начала провозглашать, постепенно набирая голосом силу. Огонь в алтарных чашах вспыхнул ярче, сизый дымок замерцал голубым и радужными звездочками рассыпался над телом утопленника.

— Ханто!! — дружно воскликнули все трое, и тело мальчика вздрогнуло. Синеватая молния развезла полумрак и бесшумно ударила ему меж бровей.

Арис закричал и захрипел захлебываясь от вод, что вышли изо рта. Тело скрутило, забило в конвульсиях так, что трое едва удерживали его на алтаре.

— Гора сейки похъёла! — громко читала женщина, глядя в лицо мальчика, не обращая внимания на его судороги. Тело ребенка выгнулось, приподнялось над алтарем и рухнуло под протяжный крик, словно сама душа вскричала, возмутившись своему возвращению.

Арис обмяк, задышал прерывисто и тяжело, затуманенный взгляд скользнул по лицам своих спасителей и остановился на Дусе. Видно сама смерть привиделась ему в тот миг, и он закричал дико как раненный зверь, забился пытаясь сбежать прочь. В тот же миг зрачки затянуло синевой и мальчика свернуло набок неведомой силой.

— Зрением недужен будет, — тихо заметил Волох.

— То небольшая плата за возвращение, — спокойно бросила Ма-Гея и покосилась на побледневшую дочь. — Зря ты у ног встала. И худое не думай — не тебя он видел — жизнь да смерть свою. Зла она будет. Кабы не зря возвернули мы его.

— Кончено дело — теперь и печаль и радость нам с ним поровну делить. Очи — его плата малая. Зрю я мать Гея, каждому из нас платить придет срок.

Женщина согласно кивнула:

— В дом ко мне его не надо. С Дусой им теперь до скончания веку видеться не след.

— Беда будет, — согласился Волох. — Я его к себе возьму да пока спит погляжу чем нам его спасение обернется.

— Возьми, — вздохнула женщина и обняла готовую разрыдаться дочь.

— Дитя еще. Рано ты ее к знаниям приобщаешь.

— Кабы не поздно Брат. Гляди что творится. Когда было, чтобы родич от родича беды ждал? Когда дитя дитя спасало, себя подставляя? Когда было чтоб с господарями черным черно печали во двор вступало? Кончилось, что было Волох, а что будет нам строить и в том дитя али муж розница не время. Побежало времечко как вода по камням. Дачую, воды те черным — черны.

— Правда твоя, — тихо молвил мужчина накрывая вздрагивающего мальчика теплым полотном. — Пропал мир. Бело — черным стало, а что черно в белое обернулось. Остановим ли? Не ведаю.

— Втроем нет. Но печаль нам рано потчевать.

— Полюса места поменяли Мать Гея. То не вернуть и значит, прежнее не воротится. Но Закон и род жить должны. Чтобы не было, а ханы им не будет.

— Кровь в том наша порука.

Дуса во все глаза смотрела на строгие и чуть печальные лица взрослых и понимала, что молвят они не в пустую и не простыми словами — заповедными, кабы не вовсе клятву кладут, роту страшную, вековую. Слышалась ей тайна в голосах, вера и знание. Ощущалось наитием нечто новое, отвагой и печалью овеянное и, привиделись дивные картины, в которых море что кровь, а крови что океан, и птицы по земле бредущие и звери в небесах летящие и люди, что животные и животные, что люди.

— Окунули в грязь бела лебедя, — прошептала, сама не зная что. Ма-Гея сильнее прижала дочь к себе и зажмурилась, пытаясь справиться с материнской болью: ох, дева моя, дева коханная, дитя милованное! Что ж утворила я с тобой, злыдня-мать?

Волох же взгляд отвел и молвил: