О чём грустят кипарисы - [12]

Девушка ушла, и я осталась одна со своими думами… Мне пришло в голову, что разрабатывая операцию по поимке шпиона, Бершанская знала заранее, какая птичка попадёт в сеть. Только этим можно было объяснить, например, малочисленность «группы захвата», настойчивое требование не применять оружия. Возможно, одновременно такая же операция была проведена и в полку «братишек».

Кто-то, скорее всего дежурная по аэродрому, заметил сигналы, доложил Бершанской. Шпион, конечно, не стал бы подавать сигналы в сторону соседнего полка. Сообразив в чём дело, Бершанская приняла меры. Однако полной уверенности у неё не было, во «дворце» мог оказаться и настоящий лазутчик. Она учла и эту маловероятную возможность, враг бы от нас не ушёл.

Я не стала выяснять, как всё было на самом деле — расспрашивать начальство не положено.

Ночь шестьсот девяностая

Прощай, Пересыпь! Начинаем перебрасывать через пролив техников и вооруженцев, потом своими силами переправим на ту сторону, на новый аэродром, горючее, боеприпасы. Другие грузы доставим в Крым по воде или по подвесной дороге.

Я сделала пять вылетов, что-то забарахлил мотор. Техники занялись ям, а я решила заглянуть к Лейле. Её эскадрилья уже на крымской земле, в посёлке Чурбаш. Точнее, в бывшем посёлке — там нет ни жилья, ни жителей, одни развалины.

Лейла была одна в комнате. Полулёжа на нарах, в расстёгнутом шёлковом халате, читала какую-то книгу. Я глянула и обомлела: на обеих страницах — обнажённые женщины. «Нашла занятие, — со злостью подумала я. — Люди кровь проливают, а она…»

Лейла, глянув на меня весёлыми глазами, отложила книгу и отбежала в угол. «Испугалась!» — мелькнула у меня злорадная мысль. Но торжество моё было преждевременным. Сбросив халат, Лейла опустилась на коврик, словно приготовилась к молитве.

— Ты что, верующая? Какому богу молишься?

— Я сама богиня! — с вызовом крикнула моя деваха и заиграла плечами. Чем я хуже Афродиты Милосской? Я даже превосхожу её: в моём теле играет живая кровь, я могу обнимать и летать!

Она начала исполнять акробатические упражнения — у меня даже голова закружилась.

«Говорить с ней сейчас бесполезно, — подумала я, — Надо подождать».

Наконец Лейла, часто дыша, улеглась на нары, закрыла глаза.

— Ты в своём уме? — мягко спросила я.

Она взяла мою руку, приложила к своей груди.

— Зачем ты так говоришь, Магуба? Это хорошая книга, по ней художники учатся понимать красоту человеческого тела, В акробатических движениях тоже нет ничего плохого, наоборот. После таких упражнений я лучше сплю, нервы успокаиваются, меня не мучают во сне прожекторы, ракеты, горящие самолёты.

Она вскочила, застегнула халат и, налив в стакан чаю из термоса, поставила передо мной.

— Пей. Вот сахарин. Мы, дорогая Магуба, не должны забывать о красоте, об эстетическом вкусе. Ведь мы — прекрасный, благородный народ. Нам нельзя даже на войне грубеть и дурнеть. Пусть наши тела, как и души, останутся красивыми! Ты не согласна со мной?

— Согласна. Но всё равно, ты, Лейла, дура, круглая дура! — подведя итог, я занялась чаем.

— Нет, не круглая! — смеясь, возразила Лейла. — Вот почитай, что пишет мне Ахмет, — она протянула письмо. — А я оденусь…

Письмо Ахмета я могу воспроизвести лишь приблизительно… Лейла, душа моя, писал он, прекраснейшая из прекраснейших, моя неувядаемая лилия, здравствуй! Ты, кажется, опять забыла о моём существовании, но я буду напоминать о себе снова и снова. Клянусь небом и звёздами: ты будешь моей или ничьей! Помнишь ли ты своё обещание? Я живу, дышу сейчас одним: «Даёшь Крым!»

До встречи, моя нежная роза, властительница моей души, моя немеркнущая звезда!

С безграничным почтением и преданностью, твой до могилы Ахмет-Меджнун…

— Темперамент у него… истребительский, — сказала я, прочитав письмо. — Что же ты ему ответишь?

— А я уже ответила.

— И что написала? До могилы твоя?

— Какая ты быстрая! Пусть ещё помучается.

— Он знает, что у тебя с прошлой любовью покончено?

— С чего ты взяла, что покончено? С тем человеком — да, но не с любовью!

— В общем, Ахмет всё знает, я ему растолковала. Но дала понять, что ещё не уверена, смогу ли я полюбить вторично, другого человека, в частности, Ахмета-Меджнуна.

«Ну что ж, пусть всё идёт своим чередом, — подумала я. — Лейла не такая сумасбродка, как мне сегодня показалось».

В тот же вечер полк полностью перебазировался на крымский берег.

Ночь шестьсот девяносто первая

В посёлке Чурбаш мы не задержались, уже на следующее утро перелетели ближе к линии фронта, на аэродром под Карагезом.

Над ровной, покрытой алыми маками степью, стелется оранжевый дым. По топкому берегу небольшого озера неторопливо бродят два аиста. Вялые, взъерошенные. Бедные создания! Каким-то своим птичьим умом они понимают, что в мире творится что-то страшное, жестокое, ждут, когда всё это кончится. И мечтают по-своему: вернётся тишина на землю, наступит желанный покой, будет много корма, будет родное гнездо, будут птенцы и приветливые, добрые, хорошо знакомые люди.

Сколько сгорело лесов вместе с их обитателями в огне войны… Сколько убито на фронтах коней — среди животных у них самая злосчастная судьба, люди заставили их участвовать в кровавой бойне.