Нюрнбергский дневник - [43]

— Отпустите нас побегать на лыжах, герр доктор!

Послеобеденное заседание.

Во время перекрестного допроса Олендорфа.

Шпеер через своего адвоката сделал заявление, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Он спросил, известно ли свидетелю, что в феврале Шпеер предпринимал попытки устранить Гитлера, а Гиммлера за все его преступления выдать неприятелю.

Это заявление буквально огорошило всех обвиняемых, сидевший в своем углу Геринг стал бурно выражать свое негодование.

В перерыве Геринг бросился через всю скамью подсудимых к Шпееру и, кипя от злости, осведомился у него, как он мог отважиться на свое изменническое заявление на открытом судебном заседании?! Как он посмел нарушить единство фронта?! Между обвиняемыми возникла словесная перепалка, и Шнеер произнес буквально следующее: «Убирайся к чертям!» Геринг от такого поворота лишился дара речи.

В поисках единомышленника он наклонился к Функу и сказал:

— Между прочим, но поводу Олендорфа вы были правы.

После этого Геринг, вернувшись на свое место, продолжал громким шепотом клясть Шпеера и его «измену», сидевшие рядом с ним Гесс, Риббентроп и Кейтель всем своим видом выражали ему явную поддержку.

Затем полковник Брукхарт вызвал к свидетельской стойке сотрудника гестапо Висличены; последний рассказал о том, как собственными глазами видел приказ Гиммлера, в котором тот распоряжался об «окончательном решении» еврейского вопроса и из которого явствовало, что автором этого документа был Гитлер. Начальник подразделения гестапо Эйхман, руководивший пресловутым отделом IV В4, занимавшимся евреями, заявил, что «в этом приказе под словосочетанием «окончательное решение» подразумевалось планомерное, физическое истребление лиц еврейской национальности восточных оккупированных областей… Я сказал Эйхману: «Дай ты Бог, чтобы у наших врагов не было возможности поступить подобным образом с немецким народом», на что Эйхман ответил, что нечего впадать в сантименты; это приказ фюрера, и должен быть исполнен». Программа уничтожения евреев была начата еще при Гейдрихе и продолжалась при Кальтенбруннере.

Тюрьма. Вечер

Камера Геринга. В этот вечер у Геринга был измученный и подавленный вид.

— Плохой был сегодня день, — произнес он. — Этот проклятый кретин Шпеер! Видели, как он унизился на сегодняшнем заседании? Боже милостивый! Черт бы его побрал! Как он мог пойти на такую низость и все ради того, чтобы спасти от петли свою поганую шею! Я чуть было не умер от стыда! Подумать только — немец идет на такую низость, ради нескольких лет мерзкой жизни — ради того, чтобы еще несколько лет хлеб на дерьмо переводить, простите за такую откровенность! Боже ты мой! Черт возьми!Вы думаете, я способен на такое ради продления своей жизни? — Геринг впился в меня горящим взором. — Да мне наплевать с высокой башни, вздернут ли меня, утону ли я, погибну ли в авиакатастрофе или обопьюсь до смерти! Но должно же существовать в этом треклятом мире хоть какое-то представление о чести! Покушение на Гитлера! Ха-ха! Боже милостивый!!!Я готов был сквозь землю провалиться! И вы думаете, я стал бы выдавать кому-то Гиммлера, даже если он хоть сто раз виновен? Черт возьми, да я его собственными руками прикончил бы! И если уж говорить о суде, суд этот должен быть немецким! Американцам ведь как-то не приходит в голову выдавать нам своих преступников, чтобы мы им здесь выносили приговоры!

Вскоре Геринг был вызван на встречу с адвокатом; когда мы выходили из камеры, он снова вернулся к своей излюбленной браваде, явно из расчета произвести эффект на присутствовавших вокруг охранников и остальных обвиняемых, если они, конечно, его услышат сквозь двери своих камер.

Камера Шпеера. Шпеер встретил меня нервозным смешком:

— Ну как? Подкинул я бомбочку! Рад вашему приходу — да, теперь мне придется туговато! Нелегко было отважиться на такой шаг, я имею в виду, что я уже давно принял это решение, и все же ох как тяжко было заявить об этом.

Он лишь сожалеет о том, продолжал Шпеер, что так и не заявил о своей готовности взять на себя часть вины за свою принадлежность к партийному руководству и за оказанную Гитлеру поддержку.

— Вот я сейчас вам кое-что покажу — это пока что наброски, но мы должны заявить либо о своей виновности, либо о невиновности, и по приведенным здесь пунктам обвинения я заявляю о своей невиновности.

Шпеер продолжал перебирать разложенные на столе бумага.

— Само собой разумеется, я сейчас несколько взволнован. Геринг набросился на меня — я, видите ли, нарушил единство. Даже Дёниц, и тот наговорил мне резкостей, а вы знаете, что мы с ним были очень дружны. Вот, вторая страница.

Я прочел заявление Шпеера, подготовленное им для адвоката, в котором он признавал себя виновным за руководство всем вплоть до финальной катастрофы. Далее Шпеер детально разъяснял свой план, суть которого заключалась в похищении десяти ведущих партийных деятелей, в частности, Гитлера, Гиммлера, Геббельса, Бормана, Кейтеля и Геринга, и доставке их на самолете в Англию, однако в последнюю минуту осуществлению этого замысла помешало малодушие заговорщиков.

— Конечно, сейчас все на меня ополчились, — констатировал Шпеер. — Это лишь доказывает необходимость того, что