Нюргун Боотур Стремительный - [44]

С деревянными колодками на ногах,

Обреченные во тьме пребывать,

По девять суток не пить и не есть,

Копотью покрытые сверху —

Сажей — пяди в три толщиной,

Плесенью обросшие снизу —

Гнилью — пядей в семь толщиной,

Влачащие проклятую жизнь,

Спящие на льду,

Сидящие на крови́

Растерзанных нами жертв,

Совсем пропадаем теперь...

Вот какая

Наша судьба,

Вот какой у нас неуют!

Восемь суток подряд я сам

Уговаривал,

Угрожал, умолял

Детище лихое мое,

Сына отчаянного моего,

Рожденного в бранный век,

Чародея о трех тенях,

Разбойника, вора

Эсэх Харбыыра,

Любимого сынка, удальца...

Я стращал его,

Заклинал его

Щербатым солнцем,

Горбатой луной,

Жертвенной скотиной своей,

Чтобы в Средний мир,

К племенам айыы

Из подземелий не смел выходить.

Я тогда ему говорил,

Что небесные богатыри

Ударами по голове

Загонят в пропасть его...

Я тогда еще остерегал его,

Что в сияющей вышине

Верхнего мира

Нам на беду

Появился невиданный исполин,

Стремительный Нюргун Боотур,

Что от рождения он обучен

Чародейству трех великих миров,

Что Одун Хааном самим

От рожденья он одарен

Половиной мощи

Всей средней земли,

Половинной силы

Мира всего!

Ведь я говорил тогда

Чудовищу — сынку своему,

Что этот Нюргун-богатырь

Так велик и тяжел, что под ним

Прогибается толща средней земли,

Что он богатырь

О трех остриях,

Оборотень

О восьми лезвиях...

И вот, спустился он к нам —

Великие беды принес,

Разрушением Нижнему миру грозит...

Взываю к владыкам судьбы,

К повелителям высоких небес!

Пусть они

Трех небесных стражей пошлют,

Чтобы двух дерущихся богатырей

Связать и отправить туда,

Где нежится молодая луна

За серебряной священной горой,

Где играет солнце-дитя

За золотой горой...

Пусть Нюргун Боотур

И упрямый мой сын

Там продолжают бой,

Пусть дерутся, если хотят,

Далеко в стороне от нас!

Одержимые

Непримиримой враждой —

Не разойдутся миром они,

Покамест один из них

Противнику не распорет грудь,

Покамест не победит один,

Другой не будет убит...

Если отсюда их не убрать,

Если лютую драку их не прервать,

Растопчут они

Подземный мир,

Опоры вселенной всей

Сокрушат,

Обрушат каменный свод,

Да так, что за три столетья потом

Каменных опор не поднять,

Сводов обрушенных не сомкнуть.

Истребится наш

Материнский род,

Пропадет наш

Отеческий род...

Ох, тошно,

Ох, больно мне!

Ходуном под их ногами пошел

Каменный купол

Твердыни моей...

Гром от их ударов такой,

Что все трясется вокруг меня...

Содрогается утроба моя,

Ноет в брюхе,

Ломит в висках!..

Неужели срок наступил,

Неужель оторвется и упадет

Железное солнце мое? —

Так степенный старик

Стонал и вопил...

Слыша заклятья его,

Шаманы подземных бездн,

Шаманки черные трех пропастей

Подымались из бездонных глубин,

Глядели на битву богатырей.

Острые осколки камней,

Вылетая из-под богатырских ног,

Ударяли прямо в глаза,

Ослепляли шаманов абаасы...

С воплем падали навзничь они,

Страшными голосами они

Выкликали заклятья свои:

— Через год в эту пору

Уйметесь вы,

Лопнут ваши злые глаза,

Будете вы тогда

Глазницами пустыми смотреть,

Словно дырами в столбах городьбы!

Пусть языки отсохнут у вас,

Пусть шеи свернутся у вас,

Пусть оцепенеет дыханье в груди! —

Так заклинали они

Заклятьями трех пропастей

Дерущихся богатырей,

Прогоняли их

В Верхний мир...

Исполин айыы

Нюргун Боотур

Адьараю могучему, наконец,

Глубокие раны нанес;

На восьмые сутки борьбы —

Открытые раны нанес;

На девятые сутки борьбы —

Сквозные раны нанес;

Словно проруби в толстом льду,

Страшные раны зияли насквозь

В теле адьарая-богатыря.

На десятые сутки,

Казалось, настал

Исход поединка их.

Туго Нюргун Боотур

Туловище адьарая сдавил,

Как железом полосовым, оковал

Тяжеленную тушу врага;

Оторвал чудовище от земли,

Перекинул через бедро

И о камни грянул его.

А оборотень-адьарай,

Превратись в три тени, пропал;

На три сто́роны разлетелись, как дым,

Три черных тени абаасы,

И с новой силою, невредим,

Налетел Эсэх Харбыыр

На Нюргуна-богатыря...

С утроенным пылом они,

С учетверенной силой они

Сшиблись, как две огромных скалы,

С громом, с треском,

В искрах огня...

Вдруг, схватившихся намертво, их

Сила некая подняла,

По воздуху понесла,

Только ветер завыл в ушах.

И хоть быстро летели они,

Но не прекращали борьбу.

Крепко, поперек поясниц

Дюжими руками схватясь,

Плевали друг другу в лицо...

Долго ли летели они —

Не у кого спросить.

Сила, которая их несла,

Опустила на землю их

На серебряном склоне горы святой,

Где месяц рождается молодой,

На седловине горы золотой,

Откуда солнце встает.

С новой яростью

Ратоборцы взялись

Друг другу хребты ломать,

С десятикратной силой взялись

Друг другу ребра давить,

Так что хрустели мышцы у них,

Так что звенели жилы у них,

Так что трещали суставы их.

Видя, что свирепеет борьба,

Видя, что лютеет вражда —

Смерть пришла,

Бушевать начала...

Расплескались воды

Рек и озер,

Вздулись темные воды

Морских глубин,

Затапливая берега.

Седловину священных гор,

Где рождается солнце-тойон,

Растоптали как творог, богатыри,

Сравняли с темной землей.

Огорчилось солнце-тойон,

Отвратилось от мира совсем

Светлой своей стороной,

Повернулось к миру оно

Черной своей стороной;

И на четверо суток

По всей земле

Беспросветная тьма легла.

А бедняжка луна-хотун,

О серебряной жалея горе,

Светлое скрыла лицо,

Совсем затмилась она...

Девятиярусные небеса

От яростной битвы богатырей

Расплескивались, подобно воде

В круглом деревянном ведре.