Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1) - [178]

— Да разве Этель так уж любит общество! — воскликнула леди Кью, задыхаясь от волнения. — Она же такое простодушное, искреннее и привязчивое созданье! Право, Фрэнк, она…

Бледное лицо его залила краска, и он прервал бабушку словами:

— Полноте! Будь я живописцем, а юный Клайв лордом Кью, кого бы из нас, по-вашему, она предпочла? И была бы права. Он смелый, честный, красивый юноша и в тысячу раз умнее и лучше меня.

— Не лучше, душа моя, слава богу, не лучше! — воскликнула мать, приблизившись с другой стороны к кушетке сына и взяв его за руку.

— Не думаю, чтобы лучше, Фрэнк, — сказал срывающимся голосом молодой дипломат и отошел к окну. А что до бабки, то к концу всей сцены и особенно этой тирады сходство ее сиятельства с братом, почтенным, ныне усопшим лордом Стайном, стало пугающим, как никогда.

Она помолчала с минуту, потом, опираясь на клюку, поднялась и проговорила:

— Я чувствую, что просто недостойна находиться рядом с такой образцовой добродетелью. И цена ей еще возрастает, милорд, когда подумаешь, какие материальные жертвы вы приносите. Ведь вы, надеюсь, знаете, что я много лет копила и откладывала, да, да, собирала по крохам, отказывая себе в самом необходимом, чтобы мой внук когда-нибудь зажил, как ему подобает. Уезжайте в свой старый мрачный дом, живите там впроголодь, женитесь на пасторской дочке и распевайте псалмы со своей бесценной маменькой. Не сомневаюсь, что оба вы, особливо она, которая всегда во всем мне перечила и которую я ненавидела, да-да, ненавидела с той самой поры, как она отняла у меня сына и принесла в наш дом несчастье, будете лишь радоваться при мысли, что сделали бедную одинокую и любящую старуху еще более несчастной и одинокой. Потрудитесь, Джордж Барнс, сказать моим людям, что я возвращаюсь в Баден, — и, отмахнувшись от внуков и невестки, старуха заковыляла вон из комнаты, опираясь на палку.

Итак, злая фея, ничего не добившись, укатила прочь в своей коляске, на тех же драконах, что примчали ее поутру и успели съесть только порцию черного хлеба. Возможно, та же самая упряжка везла и Клайва с Джей Джеем и Джеком Белсайзом, когда они уезжали в Швейцарию. Ведь черная забота ездит на любых лошадях и раздает форейторам чаевые по всем дорогам. Да простится леди Уолем чувство торжества, охватившее ее после победы над свекровью. Какая христианка не порадуется победе над другой, и разве победа эта будет менее сладостной, если та другая — твоя свекровь? Мужья и жены будут довольны, что леди Уолем одержала верх, а вы, юноши и девушки, поймете тайный смысл сих строк, когда придет ваш черед жениться или выходить замуж. Джордж Барнс открыл "Оливера Твиста" и продолжил чтение вслух. Фейгин и мисс Нэнси снова были призваны устрашать и веселить наших друзей. Но боюсь, что даже Фейгин с мисс Нэнси оказались бессильными увлечь вдову, так полна она была мыслями о недавней победе. Для вечерней молитвы, в которой, на радость любящей маменьке, приняли участие ее сыновья, леди Уолем избрала псалом, звучавший, как Те Dem [215] после битвы — битвы при Келе на Рейне, где, как казалось матери, стороны сражались за душу Кью. Я уже говорил, что книга наша целиком посвящена жизни светского общества и почтенному семейству, к нему принадлежащему. Она не похожа на проповедь, разве что в тех местах, где без поучения не обойтись и где оно само собой вытекает из хода событий. Разве же в нашей жизни, в вашей и в моей, друг мой, не сталкиваемся мы всечасно с Подобными поученьями, разве не созерцаем схватку Добра со Злом в собственном нашем доме и в доме соседа? По одну руку у нас Себялюбие, Гордость и Преуспеяние, по другую — Правда и Любовь. Которую сторону мы примем, чему дадим возобладать в наших детях?

Братья сидели, покуривая свои вечерние сигары. И Фрэнк тоже опять курил, и матушка даже сама зажигала ему сигару, настаивая, чтоб он сразу после этого шел спать. Кью курил и смотрел на звезду, сиявшую над ним в небе.

— Что это за звезда? — спросил он, и образованный молодой дипломат ответил, что это Юпитер.

— Сколько ты всего знаешь, Джордж! — с восторгом воскликнул старший. — Тебе надлежало быть старшим братом, тебе, клянусь Юпитером! Но сейчас ты упустил случай.

— И славу богу, — сказал Джордж.

— Я скоро совсем поправлюсь и начну новую жизнь, дружище. Распрощусь с прошлым, слышишь? Я написал нынче утром Мартинсу, чтоб он продал мою конюшню: я больше не стану играть, да поможет мне в том Юпитер. Я дал обет, понимаешь? Пообещал себе, если поправлюсь, покончить со всем этим. И еще написал кузине Этель. Тогда, размышляя о наших отношениях, я был уверен, что поступаю правильно, ведь мы бы не жили с ней в ладу. А сейчас, по отъезде графини, я начинаю сомневаться, правильно ли сделал, отказавшись от шестидесяти тысяч приданого и прелестнейшей девушки в Лондоне.

— Может, мне нанять лошадей и скакать за графиней вдогонку? Матушка ушла почивать и ни о чем не узнает, — предложил Джордж. — Потерять шестьдесят тысяч — не шутка.

Кью рассмеялся.

— Если бы ты догнал графиню и сообщил ей, что я не доживу до утра и завтра ты будешь лордом Кью, а сын твой — виконтом Уолемом, наша сиятельная бабушка, без сомнения, выдала бы прелестнейшую в Англии девицу за тебя и дала бы за нею те самые шестьдесят тысяч, да-да… клянусь Юпитером. Отныне я намерен клясться только языческими богами, Джордж. Нет, я не жалею, что написал Этель. А какая она редкостная красавица! Впрочем, не в одной красоте тут дело. Сколько в ней благородства! Грустно думать, что она будет выставлена на продажу и пойдет с молотка!.. Я, знаешь, хотел назвать ту трехлетку Этелиндой. Придется нам, Джордж, назвать ее как-нибудь иначе, прежде чем отправить на аукцион.