Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1) - [179]

Тут из соседней комнаты постучали в дверь, и голос их матери произнес:

— Пора спать!

На том братья и расстались и, будем надеяться, уснули крепким сном.

А тем временем графиня Кью возвратилась в Баден-Баден; и хотя была уже полночь и старая леди зря проездила туда и назад, она, как ни грустно вам будет это услышать, всю ночь не смежала очей. Наутро она приковыляла на квартиру к Ньюкомам, и Этель, бледная и спокойная, спустилась к ней в гостиную. Как ее батюшка? Ои неплохо спал, чувствует себя получше, говорит внятней и немного лучше двигает рукой и ногой.

— Хотела бия сказать, что неплохо спала, — вздохнула графиня.

— А я думала, вы поехали в Кель, к лорду Кью, — заметила внучка.

— Ездила и воротилась. Эти негодяи тащились по пять миль в час! Я прогнала наглеца проводника, который все скалил зубы, и эту чертовку горничную тоже предупредила.

— А как себя чувствует Фрэнк, бабушка?

— Прекрасно. Розовый, как девица, которую не затаскали еще по балам. Застала я его с братцем Джорджем и их маменькой. По-моему, она у них спрашивала катехизис, — язвительно заметила старуха.

— Подумать, как трогательно! — сдержанно промолвила Этель. — Джордж всегда был послушным мальчиком, и лорду Кью тоже приспела пора стать паинькой.

Старая леди глянула на внучку, но мисс Этель хранила непроницаемый вид.

— Надеюсь, ты догадываешься, душа моя, почему я вернулась? — осведомилась леди Кью.

— Наверно, вы поссорились с леди Уолем, бабушка. Я слышала, вы с ней всегда не ладили. — Мисс Ньюком была готова к атаке и обороне, а в этих случаях, как известно, леди Кью предпочитала не нападать.

— Внук мне сказал, что послал тебе письмо, — сказала старая графиня.

— Это правда. И если бы вы вчера полчаса повременили с отъездом, то избавили бы меня от унижения.

— Тебя, Этель?!

— Да, меня! — вскинулась Девушка. — А по-вашему, это по унижение предлагать меня то одному покупщику, то другому и навязывать кому-то, кому я не нужна? Отчего это вам и всей семье так не терпится сбыть меня с рук? С чего вы взяли, что я должна нравиться лорду Кыа, и на что это вам? Разве мало ему театральных гурий и приятельниц, вроде герцогини Д'Иври, с которой вы изволили познакомить его в юности? Так он сказал, а остальное она сама не преминула мне сообщить. Где же мне тягаться с такими дамами! И к этому человеку, с которым я, слава богу, рассталась и который сам напоминает мне в письме о нашем разрыве, вам понадобилось ехать — уговаривать его, чтоб он еще поглядел, — может, я все-таки придусь ему по вкусу! Это уж слишком, бабушка! Сделайте милость, позвольте мне остаться дома и по докучайте больше советами, как мне устроиться в жизни. Довольствуйтесь тем, что устроили счастье Барнса и Клары, a мне предоставьте ухаживать за моим бедным отцом. Я знаю, что тут уж я поступаю правильно. Тут, по крайней мере, нет для меня ни того позора, пи тех печалей и сомнений, на которые стараются обречь меня мои доброжелатели… Это звонит папа. Он хочет, чтобы я посидела с ним за завтраком и почитала ему газету.

— Постой, Этель! — вскричала графиня дрогнувшим голосом. — Я старше твоего отца, и ты должна меня хоть немножко слушаться, если, конечно, нынешним детям вообще надлежит слушаться старших. Уж как оно теперь, не знаю. Я старуха, — свет, видно, переменился с моих времен, чего доброго, нынче вам положено указывать, а нам повиноваться. Возможно, я всю жизнь была неправа и напрасно учила своих детей тому, чему учили меня самое. Бог свидетель, я видела от детей мало радости, слушались они меня или нет. Вам с Фрэнком я отдала душу — больше всех внуков любила, — что ж удивительного, что мне хотелось видеть вас вместе. Все последние годы я копила деньги для этого мальчика. А он вновь спешит в объятья своей маменьки, которая изволит меня ненавидеть, как умеют ненавидеть только святоши. Она отняла у меня сына, а теперь и внука, а ведь вся моя вина перед ним в том, что я слишком его любила и баловала. Хоть ты не покидай меня, деточка. Пусть у меня останется хоть что-то дорогое на старости лет. Мне по нраву и твоя гордость, Этель, и твоя красота, и я не сержусь на тебя за твои злые слова. И если мне хочется видеть тебя устроенной, как тебе подобает, что же в том худого? Что худого, глупенькая?! Ну, дай мне твою ручку. Какая горячая! Моя — холодна, как лед, и дрожит, видишь?! Когда-то это была прелестная рука! А что сказала Анна… что сказала твоя мать о письме Фрэнка?

— Я не показывала ей, — ответила Этель.

— Покажи его мне, душа моя, — просительно шепнула леди Кью.

— Вот оно, — ответила Этель и указала на камин, где лежала горстка пепла и клочки бумаги. Это был тот самый камин, в котором сгорели рисунки Клайва.

Комментарии

Анатомия буржуазной респектабельности

Впервые английский читатель познакомился с романом "Ньюкомы" ("The Newcomes. Memoirs of a Most Respectable Family") в привычной для него форме ежемесячных выпусков; роман печатался с октября 1853 по август 1855 года лондонскими издателями Брэдбери и Эвансом, после чего в том же 1835 году был издай ими в двух томах.

В России роман начал переводиться еще до выхода этого двухтомника. Печатался он в виде книжек литературного приложения сразу двумя журналами (кстати, очень разными по своей направленности) — "Современником" ("Ньюкомы. История одной весьма достопочтенной фамилии". 1855, ЭЭ 9-11, 1856, ЭЭ 1–8) и "Библиотекой для чтения" ("Ньюкомы, записки весьма почтенного семейства", i855). Впоследствии, уже в коице XIX века, роман переводился еще дважды: 1. "Ньюкомы. Семейная хроника одной почтенной фамилии". Перевод С. Майковой. Ч. 1–4, СПб., Н. И. Герасимов, 1890. 2. "Ньюкомы. История весьма почтенного семейства". Перевод Е. Г. Бекетовой. Собр. соч. Теккерея в 12-ти томах, изд. бр. Пантелеевых, СПб., 1894–1895, тома 5, 6. В XX же веке роман переведен на русский язык впервые.