Нож великого летчика - [17]

Она только улыбнулась.

Аккуратно запаковав нож в многослойную папиросную бумагу, шелестящую при малейшем прикосновении — нам хотелось зажмурить глаза, чтобы не видеть, как нож исчезает в этой бумаге, потому что жуткой была мысль, что, возможно, мы видим этот чудесный нож в последний раз! — она так же аккуратно перевязала этот сверток желтой ленточкой и направилась к выходу. Шарлотта Евгеньевна провожала её и нас, крестясь как-то не по нашему: держа пальцы вытянутыми и прижатыми друг к другу и скорей касаясь горла и груди, чем лба и живота. Да, в то время, во время советских запретов на религию, все церковное было для нас бесконечно далеким, но почти у всех нас бабушки были верующими, поэтому нам доводилось видеть, как надо креститься и молиться по русскому обычаю. А жест Шарлотты был очень похож на жест кардинала Ришелье в старом французском фильме «Три мушкетера» — то есть, для нас-то он был тогда не старый, а совсем новый, и мы умудрялись просачиваться на него, хотя на него «детей до шестнадцати лет» и не пускали — я имею в виду последний кадр фильма, когда кардинал вдруг улыбается вслед уезжающим мушкетерам и украдкой благословляет их…

Мы вышли во двор, и я сказал:

— Мне, наверно, стоит от вас отделиться и держаться подальше. Ведь это я поймал Гиза, когда его в первый раз пытались сманить, и, если похититель в это время был неподалеку, он, конечно, меня запомнил.

— Наоборот, это нам нужно отделиться. — возразил Юрка. — Ты вполне можешь сопровождать Мадлену Людвиговну. Если похититель, наблюдая откуда-то исподтишка, увидит тебя с ней, для него совсем не будет странно, что Мадлена Людвиговна обратилась к знакомому мальчику, чтобы он сопроводил её на кладбище — понятно, что ей одной тяжело. А вот нас он не должен видеть, и не должен узнать, что мы с вами — ведь нам предстоит за ним следить! Поэтому здесь мы отпустим вас вперед, и будем все время держаться метрах в пятидесяти от вас.

С этим можно было только согласиться, и мы с Мадленой Людвиговной пошли на кладбище, стараясь не оглядываться, чтобы проверить, следуют за нами мои друзья или нет.

До кладбища было минут десять, и найти квадрат «4–5» оказалось очень легко. Мы свернули внутрь этого квадрата по второй дорожке и медленно пошли, читая надписи на крестах и надгробиях по обеим сторонам от нее.

— Лагутины, — читал я. — Валентин Григорьевич, Лидия Ивановна, Ольга Григорьевна.

— Нет, — качала головой Мадлена Людвиговна. — Не помню таких.

— Орлов Виталий Федорович.

— Нет. Не знаю такого.

— Зимунков, Виктор Антонович.

— Нет.

Вплоть до самой могилы Смирновых нам не встретилось ни одного имени, которое Мадлене Людвиговне показалось бы хоть смутно знакомым. Могилу Смирновых мы осмотрели очень внимательно. Нельзя сказать, чтобы она была так уж ухожена, но было видно, что периодически кто-то поддерживает порядок на их участке: у лавочки, на которой мы должны были оставить нож, одна доска сидения не так давно была заменена на новую, и вся лавочка заново покрашена, но вот высокая сорная трава стояла невыполотой ещё с осени. Эти высокие сухие стебли довольно основательно ограждали лавочку от посторонних глаз. На кладбищах вообще почти безлюдно, но такое укромное место, чтобы оставить ценный сверток, как лавочка участка Смирновых, даже на кладбище было поискать. Мы решили пройти подальше, а потом по соседней дорожке. Опять попадались все незнакомые Мадлене Людвиговне фамилии, и лишь в самом конце дорожки она нахмурилась. Я решил, она увидела какое-то знакомое имя, но, оказалось, её расстроила свежая могила, на которой, немножко образно говоря, и цветы ещё не успели толком увянуть. Хотя цветов, надо сказать, было не так много, несколько букетиков в бутылках из-под водки, и два граненых стаканчика, приткнутых в углу ограды. Ограда была низенькой, неказистой, но, поскольку её совсем недавно установили и она сверкала свежей краской, вид у неё все равно был ничего.

Но главное — из-за чего, я так понимаю, и навернулись слезы на глаза Мадлены Людвиговны — это была могила совсем молодого парня. Судя по датам рождения и смерти, он умер в восемнадцать лет. Погиб, надо полагать, или что ещё могло с ним случиться?.. И можно было догадаться, что это его друзья недавно ставили ограду, а заодно и выпивали за «помин души», как теперь говорят. В те времена взрослые больше говорили «пусть будет земля ему пухом», насколько я помню.

— Пойдем отсюда, — тихо сказала Мадлена Людвиговна, опираясь на мое плечо и крепко его сжимая.

Мы прошлись, для порядку, по соседним дорожкам, но ничего интересного не нашли. Было без пяти пять, когда мы вернулись к участку Смирновых.

— Делать нечего, — сказала Мадлена Людвиговна. — Больше медлить нельзя.

Вздохнув, она положила основательно упакованный нож на лавочку и некоторое время постояла над ним.

Потом она повернулась и пошла прочь, уже не оглядываясь.

Я поколебался несколько секунд, потом побежал за ней вдогонку. В отличие от нее, я не выдержал и в последний раз оглянулся на нож — точней, на длинный белый сверток, так одиноко лежавший на лавочке.

Увижу ли я его вновь?

ГЛАВА ШЕСТАЯ