Ноздря в ноздрю - [71]
К перерыву я чувствовал себя совершенно опустошенным. Но мои соседи, это я точно знал, не подозревали, что творится со мной. «Так и должно быть, — думал я. — Горе — это очень личное, и присутствие других приводит к неудобствам для обеих сторон».
Каролина предупредила, что в перерыве не сможет повидаться со мной: директорам такое не нравилось, а она не хотела вызывать их неудовольствия в столь деликатный момент, только-только вновь присоединившись к оркестру. Я полагал, что это даже и хорошо. Пусть мы встретились только на прошлой неделе, Каролина уже слишком хорошо меня знала, и я не хотел выставлять напоказ самые сокровенные мысли и эмоции. Я остался в кресле и, в отличие от других, не стал покупать картонный стаканчик с мороженым, которое предлагалось есть с миниатюрной пластиковой лопаточки.
Второе отделение заняла симфония Сибелиуса, но я не нашел ее темной и мрачной, как говорила Каролина. Если на то пошло, она даже очень мне понравилась. Я сидел, зачарованный музыкой, и вдруг почувствовал, что оставил позади прошлое и готов для полноценной жизни в будущем. Я лишился дома, автомобиля, всех принадлежащих мне ранее вещей, но собирался отправиться в два новых и таких волнительных путешествия. Одно — с новым рестораном, второе — с новой спутницей, которую обожал. И пусть кто-то пытался меня убить непонятно по какой причине (то ли я что-то знал, то ли мог что-то сказать), значения это не имело. Я убежал в Америку и теперь наслаждался жизнью, отстранившись от всех проблем. Они, конечно, не разрешились, но не маячили перед глазами, а потому на час или около того я выбросил их и из головы.
Зрители аплодировали стоя. Ревели от восторга, некоторые совали в рот два пальца и свистели. Шум стоял страшный. Никто и не думал себя ограничивать. В отличие от нас, англичан, которые сидели бы и вежливо хлопали в ладоши, американцы выражали одобрение воплями и криками, не говоря уже о топанье ног.
Оркестранты улыбались, дирижер раскланивался. Овация продолжалась как минимум пять минут, дирижер за это время шесть или семь раз уходил со сцены и возвращался, чтобы кланяться вновь. Некоторые требовали исполнения на бис, словно на рок-концерте. Наконец дирижер пожал руку ведущему скрипачу, они вместе ушли со сцены, чтобы уже не возвращаться, зрители постепенно успокоились, а оркестранты получили возможность закончить трудовой день.
Я встретил Каролину у двери, которая вела за сцену. Она была на седьмом небе.
— Ты их слышал? — выдохнула она. — Ты слышал этот шум?
— Слышал? — рассмеялся я. — Я его создавал.
Она бросилась мне на грудь, обняла за шею.
— Я тебя люблю.
— Ты только так говоришь. — Я чуть подтрунивал над ней.
— Никогда раньше я никому такого не говорила. — Голос звучал серьезно. — И тем не менее так просто сказать это тебе.
Я поцеловал Каролину. Я тоже ее любил.
— Когда ты среди зрителей, концерт воспринимается совершенно иначе. Но я все время пыталась найти тебя среди моря лиц.
— Я сидел за дирижером. И тоже не видел тебя.
— Я даже подумала, что ты ушел в отель.
— Никогда. Я получил огромное удовольствие.
— Ты только так говоришь. — Теперь она чуть подтрунивала надо мной.
— Нет. Мне нравилось… и я люблю тебя.
— Как же мне хорошо! — Она крепче прижалась ко мне. А я — к ней.
Ночь я провел в номере Каролины, ничего не сказав на регистрационной стойке и не назвав им мои имя и фамилию. Хотя слежка казалась невероятной, я решил не рисковать и подставил спинку стула под ручку двери, когда мы легли в постель.
Но никто не пытался проникнуть в номер, во всяком случае, я не слышал, чтобы кто-то пытался. С другой стороны, когда мы наконец-то заснули, уже далеко за полночь, я так устал, что ничего бы не услышал, даже если бы дверь вышибли или в стене гранатой пробили брешь.
Утром мы лежали в постели с включенным телевизором. Американские программы нам не понравились. Слишком уж часто их прерывала реклама.
— Что ты сегодня делаешь? — спросил я, проведя рукой по ее спине.
— Свободна до четырех часов. Потом репетиция. А в половине восьмого концерт, как и вчера.
— Могу я снова прийти?[37]
— Я на это надеюсь. — Она рассмеялась.
— Я про концерт.
— Можешь, если есть такое желание. Ты уверен? Программа будет та же.
— Но ты же сможешь съесть один и тот же обед два дня подряд?
— Если только его приготовишь ты.
— Очень хорошо. Я хочу прийти и вновь услышать, как ты играешь.
— Я выясню, удастся ли достать билет.
— Так что будем делать до четырех часов? — спросил я.
Она широко улыбнулась.
— Можем остаться в постели.
Но мы не остались. Решили встать и позавтракать в ресторане на девяносто пятом этаже Центра Джона Хэнкока,[38] согласно туристическому справочнику второго по высоте здания на Среднем Западе после Сирс-Тауэр.
Я спустился на лифте в вестибюль, а Каролина пошла к номеру подруги-альтистки, с которой собиралась пройтись по магазинам, чтобы подсунуть под дверь записку с объяснением причин, заставивших ее изменить первоначальные планы. Дожидаясь ее, я попросил на регистрационной стойке карту Чикаго и окрестностей. Сразу же нашел Центр Джона Хэнкока, потом международный аэропорт О'Хэйр к северо-западу от городского центра и наконец кое-что еще.
Конезаводчик Дэниел Рок по просьбе графа Октобера расследует странные случаи на скачках. Некоторым лошадям явно дают допинг, который, однако, не может выявить ни одна экспертиза. Под видом младшего конюха Рок проникает в конюшню, которая связана с подозрительными лошадями, — и понимает, что ввязался в гораздо более опасное предприятие, нежели полагал вначале.
Во время скачек «Гранд нэшнл» в Эйнтри на глазах у сотен людей неизвестный убивает Геба Ковака, финансового консультанта фирмы «Лайял энд Блэк», человека на первый взгляд совершенно законопослушного и в криминальных историях не замешанного. Ник Фокстон, бывший жокей, друг и коллега Ковака, а также по несчастливой случайности прямой свидетель преступления, просто не может остаться в стороне. А когда и у него над головой начинают свистеть пули, убеждается, что затеянное им расследование, а точнее, его скорейшее завершение – это единственный способ остаться в живых.
Вложив фантастические деньги в покупку племенного жеребца, молодой банкир Тимоти Эктрин надеется со временем вернуть их с огромной прибылью, но, к несчастью, все потомство породистого скакуна нежизнеспособно из-за жутких врожденных увечий. Пытаясь выяснить причину неудачи, Тимоти начинает собственное расследование. Теперь на кон поставлены уже не только его капитал и репутация, но и жизнь.
Для жокея-профессионала Келли Хьюза, короля стипль-чеза, остаться без лицензии – сущий кошмар. Поэтому Хьюз решает провести собственное расследование обстоятельств, приведших к столь неожиданному для него решению Дисциплинарного комитета…
Сид Холли — бывший жокей, получив тяжелую травму, вынужден оставить скачки и взяться за работу частного детектива. Выполняя просьбу тестя, он начинает опасное расследование несчастных случаев и финансовых махинаций вокруг ипподрома Сибери.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Как часто вы ловили себя на мысли, что делаете что-то неправильное? Что каждый поступок, что вы совершили за последний час или день, вызывал все больше вопросов и внутреннего сопротивления. Как часто вы могли уловить скольжение пресловутой «дорожки»? Еще недавний студент Вадим застает себя в долгах и с безрадостными перспективами. Поиски заработка приводят к знакомству с Михаилом и Николаем, которые готовы помочь на простых, но весьма странных условиях. Их мотивация не ясна, но так ли это важно, если ситуация под контролем и всегда можно остановиться?
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.
Александра никому не могла рассказать правду и выдать своего мужа. Однажды под Рождество Роман приехал домой с гостем, и они сразу направились в сауну. Александра поспешила вслед со свежими полотенцами и халатами. Из открытого окна клубился пар и были слышны голоса. Она застыла, как соляной столп и не могла сделать ни шага. Голос, поразивший её, Александра узнала бы среди тысячи других. И то, что обладатель этого голоса находился в их доме, говорил с Романом на равных, вышибло её из равновесия, заставило биться сердце учащённо.
Валентин Владимиров живет тихой семейной жизнью в небольшом городке. Но однажды семья Владимировых попадает в аварию. Жена и сын погибают, Валентин остается жив. Вскоре виновника аварии – сына известного бизнесмена – находят задушенным, а Владимиров исчезает из города. Через 12 лет из жизни таинственным образом начинают уходить те, кто был связан с ДТП. Поговаривают, что в городе завелась нечистая сила – привидение со светящимся глазами безжалостно расправляется со своими жертвами. За расследование берется честный инспектор Петров, но удастся ли ему распутать это дело?..
Если вы снимаете дачу в Турции, то, конечно, не ждете ничего, кроме моря, солнца и отдыха. И даже вообразить не можете, что столкнетесь с убийством. А турецкий сыщик, занятый рутинными делами в Измире, не предполагает, что очередное преступление коснется его собственной семьи и вынудит его общаться с иностранными туристами.Москвичка Лана, приехав с сестрой и ее сыном к Эгейскому морю, думает только о любви и ждет приезда своего возлюбленного, однако гибель знакомой нарушает безмятежное течение их отпуска.