Ноябрь, или Гуменщик - [24]

Однако именно на этот раз яснее ясного было, что нет у него никаких шансов запрячь в сани лошадь и поехать свататься к избраннице. По правде говоря, у него не было даже надежды вновь увидеть барышню — а именно этого вожделела нынче душа кубьяса. Хотя он и служил в поместье, он не имел права свободно ходить по барскому дому, а тем более оказаться в покоях барышни. А в холодное время, как сейчас, маловероятно, что барышня сама выйдет из своих комнат, к примеру, прогуляться по саду. Если же и выйдет подышать свежим воздухом, то прикажет подать санки к подъезду и быстро сбежит вниз по ступенькам, закутанная в шубы и муфты, так что и лица не видать. Вчерашняя встреча на лестнице была чистой случайностью, как правило, пути кубьясов и господских дочек не пересекаются.

Но Ханс с этим смириться не мог. Он нервно ходил из угла в угол и наконец бросился вон из дому. Люди видели, как он с непокрытой головой помчался в барскую усадьбу.

Там он разыскал камердинера Инца, который прислуживал господам в комнатах и поэтому был вхож в такие сокровенные покои, куда Хансу ходу не было. Инца он застал в его комнате, где тот, лежа на софе, разбирал чемодан с баронским исподним. Инц был человек очень суровый, он умел читать и мнил себя на голову выше всяких там баронов.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Ханс! — сказал он при виде кубьяса. — Проходи, садись! Барин вот заказал себе в Германии целый чемодан подштанников! Сколько хочешь? Десятка хватит? Да ладно, бери дюжину.

— Как же ты их так раздаешь? — удивился Ханс. — А если барон поймает?

— Что? Что он поймает? — рассердился Инц. — Какое его дело, что я со своими штанами делаю?

— Да какие же они твои?

— А чьи ж еще? Ну, разумеется, и твои тоже! Они принадлежат всем эстонцам, потому что мы живем в Эстонии, и все, что здесь есть, это наше! Я же рассказывал тебе об исконной нашей свободе, о великих наших княжествах, о вожде Лембиту, да он в свое время был самый важный и самый сильный человек на всем свете! Предки нашего барона предательски убили его и неправдой стали править нами, только это вовсе не значит, будто у них есть какие-то права на нашу землю! Как ни крути, а я потомок эстонского князя Лембиту и, значит, баронские портки принадлежат мне!

— И ты все это выложишь барону, если он спросит про свои подштанники? — ухмыльнулся Ханс.

— Ему я скажу, что посылка из Германии еще не прибыла, — разъяснил Инц. — Пусть пошлет запрос, а еще лучше — закажет новые, потому как чемодан наверняка просто украли в дороге. Я сообщу тебе, когда прибудет следующая партия, получишь еще одну дюжину.

— Что мне с ними делать? — махнул рукой кубьяс. — Баронских сорочек у меня до сих пор сундук полный, никак не сносить их.

— Пусть будут! Это твои кровные сорочки, на своей, эстонской земле полученные. Баронский платяной шкап ведь на нашей земле стоит, значит, все, что в нем, — наше. Ты ведь тоже в школу ходил, сам понимаешь, что к чему. Хочешь, пойдем и возьмем тебе еще сорочек?

— Уймись, Инц! У меня совсем другие заботы. Ты можешь под вечер тайком провести меня в покои баронессы?

— Которой? Старой или молодой?

— Конечно, молодой, на что мне старая сдалась?

— А что тебе в комнате молодой понадобилось? Скажи, чего ты хочешь, я хоть сей момент принесу. Баронесса сейчас у папаши своего, я могу взять что угодно. Хочешь платье? В нем летом хорошо сено косить, поддувает.

— Нет! — воскликнул Ханс. — Мне не надо ее платьев! Я хочу... Послушай, Инц, чего я хочу — это не имеет никакого значения, я только прошу, чтобы ты вечером, когда баронесса уснет, проводил меня в ее комнату.

— Что за странная прихоть?

— Отчего же? Послушай, Инц, ты ведь умный мужик, разве комната баронессы не находится на эстонской земле? И разве я, эстонец, потомок легендарного Лембиту, не имею права пойти туда, куда мне хочется?

Камердинер Инц схватил Ханса за руку и пожал ее с чувством.

— Все правильно, дружище! — сказал он. — И на это твое право не смеет посягнуть ни одна немецкая харя! Приходи вечером к черному ходу, и мы вместе пойдем сперва в комнату молодой баронессы, а потом и к постели самого старого барона и нахаркаем в нее! Потому как это наша земля!

— Договорились! — согласился Ханс, хотя комната старого барона нисколько не интересовала его, и никакого желания нахаркать куда-то у него не было.

Вполне счастливый, он распрощался с Инцем и вышел. Чуть в стороне, возле мызного амбара, виднелось скопление народа, все громко кричали. Ханс подошел поближе и увидел, что народ собрался под одной из берез, в облетевшей кроне которой устроился какой-то мужик, он был до смерти напуган и вцепился в ствол.

Собравшиеся под деревом орали, кидались в него снежками и чем ни попадя, а громче всех ругался амбарщик.

— Скотина эдакая, он, видите ли, явился в мой амбар воровать! Ах ты, сучье вымя! Я занят тем, что спокойно отвешиваю зерно своему другу, как вдруг шум, гам — ясное дело, ветрогон! Выбегаю во двор, так и есть: сидит на березе ветрогон, выжидает минутку, чтоб забраться в мой амбар. Ворюга чертов! Ну, я не мешкая спустил портки, показал этому там, на дереве, голую задницу, крикнул, мол, чертово отродье, быть тебе таким же голым, как моя задница! И сразу подействовало, ветрогон скукожился, чуть не свалился с дерева, но ухватился-таки за ветки и сидит теперь там что твой соловей. Гнида ползучая! В моем амбаре воровать!