«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право? - [13]
Указанная противоречивость российского менталитета проявилась в том числе при обсуждении темы цифрового тоталитаризма.
С одной стороны, отечественные исследователи, опирающиеся на общелиберальную систему ценностей, оценивали тоталитарно-цифровые тенденции как опасные: «Опасности цифрового контроля, на которые акцентируют внимание учёные, эксперты и политики, уже реализуются в нашей жизни. В общественно-политической практике появился термин ”цифровой тоталитаризм“, под которым понимается тотальный цифровой контроль с помощью видеокамер, гаджетов, цифровых приложений, программ искусственного интеллекта за поведением и действиями человека для дальнейшего выстраивания его рейтинга в обществе»[118].
Об угрозе «цифрового тоталитаризма» также заявляли представители высшего российского руководства. В частности, заместитель председателя Совета безопасности Российской Федерации Дмитрий Медведев: «“Цифра”, несомненно, станет важнейшим фактором экономического, социального и политического развития в постпандемийном мире. Но критически важно провести чёткое разграничение между благами, которые даёт цифровизация, и угрозой появления “цифрового Большого Брата”, ограничения фундаментальных прав и свобод человека. Экономическая эффективность, которую несёт цифровизация, не может быть куплена ценой “цифрового тоталитаризма”»[119].
С другой стороны, однако, никаких конкретных предложений по преодолению тоталитарно-цифрового тренда в жизни общества ни российские власти, ни отечественные эксперты не предлагали.
По факту российское государство проводило и продолжает проводить политику непрерывного усиления цензурного контроля за сетевой активностью социума. В частности, российскими правоохранительными органами активно разрабатываются разного рода «высокотехнологичные формы и методы контроля поведения лиц, склонных к совершению преступлений»[120].
В целом тенденция к усилению государственного цензурирования интернета в рассматриваемый отрезок истории расценивалась российскими исследователями проблемы цифрового тоталитаризма как объективно-неизбежная и по-своему оправданная:
«В последнее время в сфере информационных технологий наметилась тенденция их монополизации крупнейшими мировыми игроками, с одной стороны, и попытка государственного регулирования ИТ-сферы, с другой»; «Сами по себе эти тенденции обусловлены вполне объективными процессами».
В частности, вторая «продиктована чрезмерным злоупотреблением мошенников открытостью и анонимностью Глобальной сети Интернет и связанных с ней сервисов»[121].
Стремление российской власти к прямому запретительному регулированию интернета с особой отчётливостью проявилось в начале марта 2022 г., когда частичным и полным блокировкам со стороны Роскомнадзора подвергались платформы Facebook[122], Twitter и другие медиа-ресурсы[123].
Неудивительно в этой связи, что опыт Китая как страны, реализовавшей проект цифрового тоталитаризма наиболее успешно и всеобъемлюще, не только не отвергается российскими учёными как заведомо неприемлемый, но преподносится скорее как в некоторых отношениях эффективный, хотя и требующий адаптации к российскому социуму, в большей степени, нежели китайский, привыкшему к либеральным информационным установкам и в меньшей степени готовому к позитивному восприятию тотальной системы «цифровых» запретов и регламентаций.
Вот как об этом пишет и.о. директора Института Дальнего востока РАН, профессор ВШЭ Алексей Маслов:
«Для нас свобода – это очень важное нравственное понятие. За свободу я могу умереть, и это основной постулат европейской культуры. Китаец как минимум не поймёт – почему и за что? Китаец может умереть за семью, за своего руководителя, за народ и правителя, а свобода сама по себе – это абстракция, которая не имеет воплощения.
Алексей Маслов
Если посмотреть перевод слова “свобода” (цзы ю) с китайского, то это можно буквально назвать как “сам себе таков”. Понятие же нравственности на китайском звучит очень просто – “дао дэ”, то есть “путь и добродетель”, и это вовсе не какая-то нравственность перед Богом. Вот поэтому цифровой тоталитаризм, который прекрасно реализован в Китае, совершенно комфортен для населения, он устанавливает простые правила нравственной игры»;
«В России <…> попытка ввести государством цифровой контроль воспринимается как ограничение правил игры. Здесь сложилась полувековая традиция неудовлетворённых запросов населения к государству – мол, вы, там наверху, сначала сделайте нам что-то хорошее, а потом мы будем соблюдать ваши законы и разделим вашу озабоченность. В такой среде недоверия сложилась система с акцентом на наказания, а не на поощрения. Цифровой контроль россиянин может стерпеть только в формате оценки социально правильных поступков, за которые можно получить тот или иной бонус. Нами довольно безболезненно будут восприняты QR-коды, которые откроют доступ к разного рода документам и определённому спектру личных данных, которыми мы так или иначе пользуемся на каждом шагу, и они всё равно практически открыты. А вот всё, что касается ограничения доступа к определённым интернет-ресурсам – крайне болезненный вопрос для россиян»
