Новый ренессанс - [56]

. Она впервые даст возможность высвободить действительно каждого человека для духовно-культурного творчества.

Эти требования становятся чем-то само собой разумеющимся для современного европейского сознания. И первой задачей представляется именно «полная перестройка производственных мощностей западного мира с целью оказания даровой – без финансовой заинтересованности, без процентов, без протекционизма, без наставничества, без интервенции, будь то военной или культурной – помощи Третьему миру с целью предоставить ему средства не просто для выживания, но для самостоятельного строительства своей истории». Вторым, связанным с первым, аспектом политико-технической революции называют «добровольную решимость не применять власть и силу в какой бы то ни было форме», третьим – культурное разнообразие без партикуляризма, свобода человеческого лица.

Рядом с этими планами широкой планетарной и антропологической перестройки строятся программа непосредственных действий на ближайшее время: пересмотр понятия «рабочего места» (главный труд и вклад человека в цивилизацию происходит, возможно, в его неоплачиваемой деятельности); свертывание отраслей промышленности, которые еще недавно считались «ведущими»; сосредоточение усилий на здравоохранении, уходе за престарелыми и прежде всего на воспитании и всестороннем образовании, «обучение и еще раз обучение» при отмене системы массового образования; культура создания непромышленных ценностей, прежде всего в человеческих отношениях. Прагматическая разносторонность и умеренность делают подобные программы осуществимыми. Не исключено, что развитие событий в европейском мире примет именно такое направление, как описано здесь.

Подрыв христианства

В какой мере наша культура христианская? В какой мере Ренессанс создан христианством или, наоборот, ставит его под вопрос? Вместо того чтобы пускаться вслед за толпой в решение этих нерешаемых проблем, прислушаемся к предельному мнению, имеющему достоинство отчетливой ясности и убедительной простоты.

Философ техники и политики, протестантский мыслитель Жак Эллюль (1912-1994) уверен, что современная европейская цивилизация оторвалась от своих библейско-христианских истоков. Всякое вообще учение может содержать в себе незаметные ростки порчи. Оно может оказаться нежизнеспособным и по причине своего бессилия невиновным в повороте событий. О христианстве не скажешь ни того ни другого. Его корни ясны и оно проявило незаурядную действенность. Тем не менее всё вызванное к жизни им и благодаря развязанной им энергии оказалось противоположно его первоначальному замыслу. Беда не в евангельском благовестии самом по себе, а в его нечеловеческой, невыносимой высоте. Боговоплощение, церковь как тело Христово, христианская жизнь в истине и любви, если они до конца поняты и приняты, предъявляют человеку настолько предельное требование, что оно не поддается привычному определению и Эллюль предпочитает обозначать его через символ «Х» (Икс)[161].

Церковное христианство уже со II века, тем более позднее имело очень мало общего с этим изначальным «Х». Спорить тут, прав Эллюль, сможет только человек, не имеющий представления о том, что такое на самом деле пребывание духа Божия в человеке, обещанное Иисусом Христом своей невесте Церкви. «Тут нет речи о каком-то принуждении, тяготящем человека и заставляющем его исполнять предрешенную Господню волю. Совсем наоборот. Дух – сила, которая, раз навсегда избавив человека от рабства, возвращает ему простор свободы, выбора, открытых возможностей. Дух – сила света, дающая человеку глубже и по-новому увидеть себя и наш мир. Он – сила, способная поддержать человека, избравшего исполнение высшей воли. Наконец, это сила совести, подсказывающей человеку, какова эта воля Божия». Присутствие Святого Духа вносит остроту и интенсивность в экзистенцию верующего, делая его очагом обновляющей инициативы, благодатного подрыва рутины культурного, социального, политического существования людей. Учение Христа несло с собой пренебрежение реальной политикой и готовность переплавить социальную действительность огнем любящих отношений между людьми. «Не было ни программы политических изменений, ни желания сменить социальные учреждения или власти, ни предпочтения демократии диктатуре… Подход был гораздо радикальнее: отвержение всего этого, проблематизация не только данной власти, но всякой власти, замысел просветления всех человеческих отношений».

Аналогично этой антиполитике строилось евангельское, да уже и библейское непринятие религий и инфантильного духа религиозности. Недаром греко-римская языческая власть называла первохристиан безбожниками. Отменялся морализирующий догматизм любого рода. Истинный Бог «освобождал человека от морализма и помещал его в единственную этически подлинную ситуацию личного выбора, изобретательной инициативы и творческого воображения, в поисках конкретного образа послушания Отцу». Это был подрыв всей культуры как идеологический системы, со скандальным неуважением к любой традиции, с дерзкой решимостью переиначить всё и поставить на службу новому пониманию мира.