Новый отсчет - [55]

Через полчаса на берегу во всю шла разделка мяса. Кит наполовину лежал на земле, бригада заготовщиков быстро разрезала его лазерными резаками на большие куски, которые тут же относились другими людьми на борт грузовой тарелки. Между тем истребитель Розетти продолжал маневрировать над морем, равномерно отстреливая остальных китов.

— Передай на Ковчег, чтобы прислали еще людей, — велел пилоту Свенсен. — В таком составе мы будем разделывать их до конца своего века. Пусть берут всех, кто не боится вида крови и мяса.

— Хорошо, передам.

В сторонке от места разделки, на берегу, один из заготовщиков пытался развести костер. Как он ни чертыхался, у него это не получалось. Слишком мало было в воздухе кислорода, и слишком сырыми были выброшенные на берег стволы деревьев.

— Что ты тут делаешь, придурок? — спросил его опустившийся, наконец, на землю Свенсен. Тот виновато развел руками.

— Ребята попросили сделать из этого мяса шашлык, а дрова почему-то не горят.

— Бестолочь, — проворчал Свенсен. — Это можно сделать совсем по-другому.

Он стащил с плеча плазменное ружье, поставил его заряд на минумум и нажав на спуск, направил ровное, гудящее пламя на большой кусок темно-красного мяса, лежащий на камне. Минуты через две он отвел пламя в сторону и предложил добровольному повару: — Пробуй. Готово или нет?

Тот отрезал ножом солидный кусок, откусил его. Через несколько секунд на лице заготовщика появилось блаженное выражение.

— Обалдеть! Паровая говядина, да и только, — сказал он, отрезая еще. — Такое мясо я ел только один раз, в Аргентине, у местных гаучо.

— Учись, как надо жить у старого китобоя! Пока я в силе, и могу еще навалять по шее, а не только болтать языком.

В это время Пьер Монтерье продолжал идти вдоль берега. При этом он часто останавливался, и, осмотрев горизонт, пытался насвистывать. При наличии кислородной маски это было не очень эффективно. Но, наконец, он дождался, того, чего хотел. Из моря на берег выскочил стремительная, гладкая и мокрая туша морского жителя. В длину этот зверь был метра три, и походил сразу и на дельфина, и на тюленя. От тюленя у него были длинные, до метра, передние ласты, а от дельфина, стремительные формы тела и плавник на спине. Хвост у него был горизонтальный, метровой ширины. Впрочем, и он в своей середине немного раздваивался. Но, самой замечательной у этого зверя была голова. Большая, чуточку вытянутая вперед, с коротким носом, и круглыми, любопытными глазами. Поудобней устроившись на гальке, зверь поднял торс на своих могучих плавниках, так, что лицо его оказалось как раз на уровне лица человека. После этого на лице зверя появилась забавная улыбка, и, открыв рот, он, совсем по-детски произнес несколько несложных звуков.

— А-а-а, я-я-я! Хо-хо-хо!

Пьер засмеялся. Он просто не мог оторвать глаз от этой уморительно очаровательной мордочки. Своими темными, круглыми глазами она напоминала личико тюленя белька, только увеличенное раза в три. Монтерье всю свою сознательную жизнь боролся за то, чтобы прекратить убивать этих милых животных. Но этот не то тюлень, не то дельфин, кроме того, умел совершенно по-людски, как новорожденный ребенок, улыбаться.

— Ты приплыл на мой свист? — Спросил он морского зверя. — Молодец, Анри, умница.

Почему он назвал нового знакомого в честь погибшего друга, Монтерье и сам не знал. Протянув руку, француз погладил дельфино-тюленя по голове. И тот тут же начал сам ласкаться под рукой ихтиолога, как кошка, требующая ласки.

Они познакомились два дня назад, долго присматривались к друг другу. Потом человек и зверь долго забавлялись нехитрыми играми, стараясь получше понять друг друга. И то, что новый знакомый вспомнил его и приплыл к нему через два дня, еще раз убедило биолога, что разум этого детища природы был близок по своему развитию к человеческому.

Между тем новый знакомый игриво толкнул Пьера в плечо носом. Вот только масса его при этом была такова, что от этой ласки землянин едва устоял на ногах.

— Анри, прекрати бодаться! — Строго прикрикнул на приятеля биолог. Тот еще раз толкнул человека, потом забавно, совсем как дрессированная собака, наклонил голову на бок, и, все с той же очаровательной улыбкой, чуть высунул свой розовенький язычок.

— Ах, ты еще и дразниться! — Возмутился француз. — Ну, этого я тебе не прощу!

С этими словами Монтерье подхватил Анри за ласты, и, потянув их вверх, заставил его подняться и встать на хвост. При этом на его мордочке появилось испуганное выражение, сопровождаемое заполошным, торопливым верещанием.

— Ай-ай-ай-ай!

— Что, страшно!? — закричал биолог. — Толи еще будет! Пошли, пошли вперед. Танцуй! Танцуй!

И он повел своего приятеля по прибрежной гальке все дальше от моря. Тот, на его удивление, шел именно как человек, по очереди передвигая правую и левую сторону хвоста. При этом испуг в его трелях сменился каким-то изумлением. Пьеру казалось, что тот что-то говорит, только вот языка это он не знает. Наконец они остановились, и, сжалившись, биолог развернул, и повел своего нового друга к родной стихии.

— Живи, — сказал он, отпуская ласты тюленя. — Тебе нужно прожить еще лет так, примерно, десять миллионов, чтобы такая прогулка тебе понравилась.