Новый мяч - [4]
Случай, о котором я хочу рассказать, произошел, когда товарищи пошли за хворостом в горы.
Нет ничего чудесней весны в горах. Солнце заливает золотом пышный ковер, на котором вытканы и красные тюльпаны, и зелень трав. Если со скалы глянуть вниз, на кишлак, — увидишь его в белорозовой дымке. Цветет миндаль и яблони, и урюк, и алыча.
Мальчики шли, не торопясь. Тропинка была узкой, крутой. Впереди, как всегда, Махмуд. Рахим не любил итти первым: мало ли кто может встретиться. Пусть идет впереди Махмуд. Замыкал шествие Палвон, громадная черная собака с рыжими подпалинами. Палвон — сильный пес, не зря его так прозвали[1] — многие собаки боятся подходить к этому могучему волкодаву. Да, уж если Палвону попадется волк, то он не отпустит его, пока не перегрызет хищнику горло.
Палвон всегда сопровождает Махмуда и Рахима и терпеливо, правда, несколько снисходительно, исполняет их порой необдуманные приказания. Сейчас, опустив морду и помахивая хвостом, пес идет за мальчиками. Видимо, ему приятно общество юных друзей. Он изредка поглядывает на них, словно прислушивается к разговору.
Тропинка вьется меж кустами фисташек и боярышника по глубокому темному ущелью. Тени от скал длинны. Ущелье кажется наполненным густой чернотой.
Вот Махмуд поднялся по козьей тропе на крутой склон, а Рахим остался на тропинке. Не любит он лазить по отвесным скалам. Чего доброго сорвешься.
Махмуд скрылся в чаще кустарника, его уже совсем не видно… Нет, вот он: обрубает серпом сухой куст… Но что это? Рахим невольно вскрикнул. Из-за куста по-кошачьи скользнул и взметнулся в воздухе серый зверь. Он упал на спину Махмуда и свалил его. Если б не кусты, скатились бы на тропу — и мальчик и барс…
В то же мгновенье раздалось короткое злобное рычание — щелкнув зубами Палвон в два прыжка очутился наверху и вцепился зубами в шею барса. Поднялась пыль, полетели вниз листья и сучья. Не отпуская Махмуда, барс пытался сбить лапой собаку, вырвать шею из ее страшной пасти. Но у волкодавов мёртвая хватка…
Осторожный Рахим видел, что серая лохматая лапа прижимает его друга к земле, видел, что голова Махмуда уже безвольно откинулась. Махмуд даже не кричал, только слабо стонал и хрипел…
Да, Рахим видел и слышал. Но какая-то сила держала его на месте. Он будто окаменел. Струйка пота холодной змейкой ползла по его спине. Серп выпал из его рук и зазвенел на камнях тропы. Этот звон вывел Рахима из оцепенения. Что делать? Бежать в кишлак? Звать на помощь? Но ведь время идет. Пока они вернутся, барс растерзает Махмуда…
Все эти мысли в одно мгновение промелькнули в мозгу Рахима. Не помня себя, он поднял с земли серп и помчался наверх. Откуда только взялись у него силы!
Палвон рычал и всё крепче сжимал клыками шею барса. Но старому псу нелегко было одолеть сильного зверя. Барс извивался, но не выпускал Махмуда. Как знать, уж не боялся ли он, что если отпустить человека — он встанет и вместе с собакой прикончит его…
Рахим на секунду остановился, поднял двумя руками серп и изо всей силы, как пику, вонзил острие в тело барса. Серп по самую рукоятку вошел в живот зверя. Рахим с трудом вырвал его и ударил во второй, в третий раз. Сколько прошло времени? Секунда, две? Барс пытался вскочить на лапы, но пес улучил мгновение и, перехватив его шею глубже, прижал к земле. Хрустнули кости. Барс стал дергаться в судорогах. Палвон не отпускал его. Рахим взял друга за плечи. Халат Махмуда был в крови.
— Махмуд, Махмуд, — кричал Рахим.
— Ты слышишь меня, Махмуд?..
…Когда Махмуд наконец открыл глаза, он увидел себя дома, в постели. У изголовья стояла вся в слезах мать. Рядом с ней, в белом халате стояла Зинаида Михайловна, медицинская сестра. А поодаль, прижавшись к стене, стоял бледный и дрожащий Рахим. Его халат был изодран в клочья.
Махмуд пошевельнул рукой и застонал. Закрыл глаза, но тотчас открыл их и улыбнулся другу.
Агзам Тавоборович Сидки
В семье
Нуринисо приоткрыла дверь балкона и задернула портьеру. Войдя в столовую, долго стояла у окна задумавшись. Звонок заставил ее встрепенуться. У входной двери нетерпеливо позвонили. Потом еще и еще раз. Резко, требовательно. Девушка сидела и прислушивалась, как будто впервые слышала этот дрожащий с переливами звук. Наконец, она поднялась и медленно направилась к двери.
— Ты что, спала, что ли? Я почти полчаса трезвонил — проговорил полный краснощекий мальчуган. — Ты что на меня так смотришь? — раздраженно прикрикнул он на сестру. — Чего стала в дверях! Пусти!..
— Я не слышу одного слова, — спокойно и твердо заметила Нуринисо, не сходя с места.
— Ладно. Знаю — здравствуй!.. — и Шариф вошел в комнату.
Нуринисо многозначительно посмотрела на брата, потом на стенные часы.
— Есть причина: было собрание.
— Вот оно что! Значит ты на собрании так задержался?
— А где еще! — с вызовом воскликнул мальчик. — У вас в институте бывают собрания? Бывают? Вот и у нас в школе было. Опять об учебе, о дисциплине…
Шариф не любил, когда с ним так разговаривала сестра. Всегда получается: это он сделал не так, то сказал не эдак. Вот и сейчас она до чего-то доискивается. Доискивается, а доискаться не может, вот и придирается.
