Марья Петровна и галстук для меня не забыла прихватить. Я вышел. У знамени прочел по бумажке клятву. Большего душевного омерзения я не испытывал никогда.
Прошло несколько лет, и этот красный галстук стал символом протеста и бравады — против чего? — правильно:комсомола!В седьмом классе, весной, всех приняли в комсомол. Одни мы с моим приятелем Юрой Самодуровым вступать не стали. И вот уже восьмой класс, все ходят серые, однотонные — со значками. А мы с Самодуровым нарочно повязываем галстуки и ходим с вызовом, как петухи…
Самодуров после школы попал в армию, и там его заставили-таки вступить в комсомол. А я — в институте — продержался, несмотря на тоже кое-какое давление.
Потом, в 70-е, Самодуров стал политическим диссидентом и правозащитником. Потом он — директор «Сахаровского центра», а я — сторож «Зверевского центра». Мы встретились снова, спустя сорок лет. Произошло это благодаря выставке «Осторожно — религия», которую Самодуров «допустил» в своем центре и в результате попал под суд. Меня так поразило заключение искусствоведческой экспертизы об этой выставке, сделанное для суда, что я немедленно написал язвительнейший, на двадцать страниц, комментарий к этой экспертизе. И передал Самодурову. Меня записали в свидетели защиты. Я один раз явился на заседание, но оказалось, что свидетелям нельзя находиться в зале. А в коридоре сидеть было скучно. Так я больше туда и не ходил. Самодурова приговорили к штрафу…
ЛЮБОВЬ ПРОСТРАНСТВА
1
Бабушка повела меня на день рождения к Оле Поповой, моей однокласснице. Я учился в 1 «A», в школе 103-й, которая находилась на Молчановке. Оля Попова жила во флигеле, во дворе нашего дома 26, в Трубниковском переулке. Чуть подальше по переулку жила Маша Самбикина, ее подружка. Они ходили из школы вместе, и я с ними. Собственно говоря, мне нравилась Маша Самбикина. Даже очень нравилась. А Оля Попова была некрасивая: рослая и угловатая, кажется, немного сутулая, с неуклюжим ранцем на спине. Я думаю, что этих девочек, так же, как и меня, встречали из школы и отводили домой какие-нибудь бабушки. Во всяком случае, в первые месяцы ученья. Таким образом, наверное, моя бабушка и познакомилась с бабушкой Оли Поповой, и, спустя некоторое время, я был приглашен на день рождения. Я отправился туда с интересом, ибо, конечно, была приглашена туда и Маша Самбикина, моя возлюбленная. Это был первый мой выход, так сказать, в «чужую область жизни». До этого я знал только наши домашние праздники и наших гостей…
Семью Оли Поповой моя бабушка, по-видимому, считала «интеллигентной». У Оли была еще младшая сестра, кажется. Других детей, кроме нее и Маши Самбикиной, вспомнить не могу. И во что мы играли, тоже теперь не знаю. Но только в какой-то момент праздника взрослые потребовали, чтобы дети декламировали стихи. И вот — первая выступает сама Оля Попова. Ее чтение хорошо отрепетировано. Оля читает звонким, радостным голосом:
Наша книга детская,
детская, советская,
добрая и честная,
верный друг ребят.
Книгу всем понятную,
умную, занятную
мальчики и девочки
все читать хотят.
Эти строки — единственное впечатление от того вечера, четко сохранившееся во мне. Отчетливость воспоминания потрясает: я слышу Олин голос — он звенит, по отдельности (как это водится у детей) акцентируя каждый эпитет: «умную», «занятную»… Во мне что-то приоткрылось в этот момент: с удивлением я ощутил какую-то смутную судьбу. Словно бы мое отдаленное будущее мельком глянуло на меня, и какая-то глупая, невозможная, раздражающая загадка пролетела передо мной в этом взгляде… — Как могут мальчики и девочкихотетьчитать книгу, если они еееще не читалии не знают, что в ней написано? Если онине читали, откуда они могут знать, что вот эта, например, книга «всем понятная, умная, занятная», а вон та, другая, — никому не понятная, глупая и скучная (или, скажем, всем понятная, занятная, но глупая… или: кое-кому понятная, умная, но скучная)?.. Очевидно,хотеть читатькнигу вообще нельзя. Можно толькохотеть перечитывать[14]. О книге же, которую видишь впервые, можно лишьлюбопытствовать, интересоваться — что и как в ней написано (например, если это новая книга автора, читанного раньше). Или слушать о ней критические отзывы и — верить им или не верить… Но каким должен быть критический отзыв о книге, чтобы мальчики и девочки захотели ее прочесть? — Например, таким: «Дорогие мальчики и девочки! Очень рекомендую вам прочесть эту книгу, потому что она добрая, честная, умная, занятная и всем понятная. Кроме того, она — ваш верный друг». — Но он не может быть таким: «Дорогие мальчики и девочки! Прочтите эту книгу, потому что она такова, что ее хотят читать все мальчики и девочки!».— Потому что это не критический отзыв. Это ложное речение, содержащее ложь в самой своей конструкции, где намеренно, жульнически наложены друг на друга, совмещены два независимых компонента: модальный и фактоконстатирующий (то есть онидолжны бытьнезависимыми)… Здесь употреблен квантор общности — «все». А всем известно, что его некорректное или даже просто неосторожное употребление может привести к… Но оставим: об этом уже тысячу раз говорено и писано на все лады. Лучше обсудим вот что. —
