Новый мир, 2013 № 03 - [28]

Его назначили командиром второй группы первой десантной роты третьего батальона бригады специального назначения. Растерянно оглядел пустую гулкую казарму. День был яркий, морозное солнце лупило в немытые окна, редкие пылинки кружили в золотом луче.

Но к вечеру прибыл капитан Розочкин, командир еще не существующей роты и его, Брячихина, непосредственный начальник, — высокий, сильный, резкий, решительный, с такими складками по углам всегда сжатого неулыбчивого рта и таким острым и настойчивым выражением синих глаз, что Брячихин сразу в него влюбился, — а утром поступило первое пополнение.

И — пошло-поехало, закрутилось, завертелось!.. Люди, люди, люди!.. кто откуда!.. кто с чем!.. Черные, светлые, кареглазые, синеокие, весельчаки, печальники, тот с угрюмостью, этот с наколочкой, тот до водочки горазд, этот до сладкого, один — певун, от гитары не оторвать, другой сядет в угол — и сидит, а спросишь — озирается, будто курицу украл. Должны были бросить лучших, а получилось — всяких, потому что кто ж своего лучшего отдаст, коли можно, наоборот, от худшего избавиться? По идее, все добровольцы — да только воля у каждого своя, и поди еще разберись, добрая она или нет. Всех запомни, каждому в душу влезь, представь себе в точности, чего от него ждать, а чего жди не жди — ни черта не дождешься.

Три недели Брячихин недосыпал, недоедал, осунулся, потемнел с лица; никогда не думал, что такая хлопотная вещь — формирование.

Но хорошо ли, плохо ли, гладко или через силу, а деваться некуда, с приказом не поспоришь. Не прошло и месяца, как полностью укомплектованный батальон прибыл в Чирчик.

А еще через два с лишним месяца оказался здесь — на Шафдаре.

 

— Раджабов, переведи афганцам: пусть их группа вперед идет!

Раджабов вступил в переговоры. Оказалось, афганский лейтенант не хочет вести свою группу вперед.

Розочкин вспылил:

— Что?! Это их война, а не наша! Это мы им братскую помощь оказываем, а не они нам!

Упрямая река долго пилила серо-желтый песчаник, чтобы в конце концов рассечь гору узким каньоном. Через сто метров тропа прижалась к скальнику. Рота змеей ползла по каменной щели, то и дело переваливаясь с одного берега на другой: каждый боец в отдельности совершал эти ежеминутные переправы где единым махом, где с одним или двумя промежуточными перескоками на мокрые скользкие камни — и всякий раз несколько человек, гремя железом и нещадно матерясь, рушились в ледяную воду. Двоих понесло. Испуганные и мокрые, они выбрались на берег метрах в шестидесяти ниже. Один тут же поспешил за своими, другой сел на камень и неспешно принялся выливать воду из сапог.

Солдаты взбирались на валуны, спрыгивали, карабкались на следующие. Розочкин чувствовал сосущее беспокойство — порядок движения роты утратил последнее подобие боевого, прописанного в уставе. Он с неприятным чувством смотрел вверх: ему казалось, что почти отвесные стены каньона сходятся с высотой — вместо того, чтобы, как это обычно бывает, немного отдалиться друг от друга. В сущности, ничего не стоило бы сейчас закидать роту гранатами с края обрыва... Он отогнал нелепую мысль — обрывы перетекали в такие крутые склоны, что подобраться сверху смог бы разве что ангел.

Еще метров через двести пятьдесят ущелье неожиданно раздалось вширь.

Внимательно осматриваясь, группы одна за другой пробирались в горловину.

Тропа выбегала на почти ровную площадку величиной немногим больше футбольного поля. Справа и слева уступами поднимались небольшие, заросшие травой терраски — с одной стороны к скальному обрыву, с другой — к пологому холму.

«Метров сто превышения», — механически отметил Розочкин, внимательно оглядывая склоны в бинокль.

За холмом тоже вздымались скалы. Река бежала посередине — здесь она, перед тем как нырнуть в узкую горловину каньона, текла тихо, спокойно струилась, не бурля и не пенясь.

Легкий ветер, вырываясь из одной теснины и целя в другую, тревожил сочную траву.

Он отнес бинокль в сторону и набрал полную грудь душистого воздуха.

На каменистом склоне расположилась семейка каких-то цветов. Сейчас их лепестки были еще туго сомкнуты, но пространство уже легонько погуживало — в котловине было тепло, и насекомые летуны чертили спозаранку первые круги и петли.

«Благостное место!» — подумал Розочкин, почувствовав смутное сожаление: эх, кабы не война!..

Солдаты тоже повеселели.

Он шагал за ними, собираясь в скором времени дать команду к отходу и уже не чувствуя досады: должно быть, и впрямь благостное место, успокоило мятущуюся душу... Сбежали два душмана... были да сплыли. Ну и черт с ними. Нужно проверить ущелье? — нужно. Вот и проверили: никого. Ищи ветра в поле: промчались, как зайцы, да и нырнули в заросли ущелья на противоположном борту этой чудной долинки.

Можно возвращаться.

Вспыхнула алым верхушка дальней горы — солнце наконец дотянулось до нее лучами.

И в эту самую секунду на склоне холма что-то тускло блеснуло.

 

 

sub Ожидание /sub sub/

 

— Ты, значит, это вот, Ковригин. Будете осуществлять наблюдение.  И прислеживать за союзниками... что у них там, значит, делается.

Задачу Брячихин ставил недовольно и как-то невнятно: казалось, он сам не понимает, зачем у него отобрали трех бойцов и с какой целью они должны загорать возле афганского поста, вместо того чтобы со всей ротой сконцентрироваться на выполнении поставленной боевой задачи.