Кушнер Александр Семенович родился в 1936 году. Поэт, эссеист, лауреат отечественных и зарубежных литературных премий. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Санкт-Петербурге.
Платформа
Промелькнула платформа пустая, старая,
Поезда не подходят к ней, слой земли
Намело на нее, и трава курчавая,
И цветочки лиловые проросли,
Не платформа, а именно символ бренности
И заброшенности, и пленяет взгляд
Больше, чем антикварные драгоценности:
Я ведь не разбираюсь в них, виноват.
Где-нибудь в Нидерландах или Германии
Разобрали б такую, давно снесли,
А у нас запустение, проседание,
Гнилость, ржавчина, кустики, пласт земли
Никого не смущают — цвети, забытая
И ненужная, мокни хоть до конца
Света, сохни, травой, как парчой, покрытая,
Ярче памятника и пышней дворца!
* *
*
Надо было любить революцию,
Надо было ей душу отдать.
Надо было марксизм, как инструкцию,
Не прочесть, но в руках подержать.
Надо было отдать вдохновение
Ей, квартиру, тем более — дом.
И тепло, и любимое чтение
В жертву ей принести, и диплом.
Надо было смириться со злобою
И плевками, пройти через тиф,
Надо было проститься с Европою,
Равнодушия ей не простив.
Хорошо, что успел во Флоренции
Побывать любопытный студент
И послушать немецкие лекции,
И сыграть “Музыкальный момент”.
Надо было смириться с частушками
И, в ЧК угодив как-нибудь,
Встретить давнего друга с веснушками,
Чтобы он отпустил тебя: “Будь!”
Надо было искусство и жречество
Развенчать, как собрат-горлопан,
Надо было спасать человечество —
Этот шанс был историей дан.
Ну а мы… Но из стужи и замяти
Он сказал бы нам в гиблом снегу:
“Ничего-то вы не понимаете,
Празднословы, терпеть не могу!”
Надо было с подругой, с приятелем
Разделить эту корку и тьму.
Это образ — и он собирательный,
Имена подставлять ни к чему.
Надо было бежать через Турцию —
Не бежал: надо верить и “быть”.
Надо было любить революцию —
И любил ее, как не любить?
* *
*
Боже мой, Аденауэр, ужас какой!
Эйзенхауэр, Трумэн и Этли…
Ничего вы не знаете, друг дорогой,
Про копыта их, когти и петли.
Вообще с вами не о чем мне говорить:
Вы журнал “Крокодил” не читали,
Там умели их сущность подать, уловить
То в змее, то в осле, то в шакале.
Вы не слышали радио сороковых
И политинформацию в школе,
Из которой узнали б о происках их
Даже нехотя и поневоле.
Огорчения ваши, по мне, пустяки,
Легкий жар, не скажу, что притворный.
В пятьдесят бы втором вам остыть у доски,
Посидеть бы за партою черной.
А ведь как эти клены нарядны зимой,
Как снежком нагота их прикрыта!
Если б не Аденауэр, ужас какой,
Эйзенхауэр, Трумэн и Тито!
* *
*
Ван Гог перед этой картиной четырнадцать дней
Хотел провести, если б только ему разрешили.
Библейскую парочку Рембрандт пристроил на ней
В своем желто-красном, горячем, пылающем стиле.
Четырнадцать дней — многовато… Быть может, семи
Достаточно? — мне бы хотелось спросить у Ван Гога.
— Четырнадцать! — я же сказал вам уже, черт возьми!
Зачем переспрашивать? — он возразил бы мне строго.
Четырнадцать дней! За четырнадцать дней города
Берут осажденные, их превращая в руины.
И за две недели дойдут из Гааги суда
До Крита, быть может, или приплывают в Афины.
— Вы правы, всё можно успеть, например, умереть
Иль обогатиться, в дворец перейти из подвала.
Но эту любовь, эту нежность нельзя разглядеть
Быстрее, — четырнадцать дней, а тринадцати мало!
* *
*
Смысл жизни надо с ложечки кормить
И баловать, и на руках носить,
Подмигивать ему и улыбаться.
Хорошим человеком надо быть.
Пять-шесть детей — и незачем терзаться.
Большая, многодетная семья
Нуждается ли в смысле бытия?
Фриц кашляет, Ганс плачет, Рут смеется.
И ясно, что Платон им не судья,
И Кант пройдет сквозь них — и обернется.
* *
*
Есть ли власть в Нидерландах? Страною правит
Кто-нибудь? Иль Вермеер свои предъявит
Нам права на Голландию и Рембрандт?
Есть ли в Австрии власть? Или в грош не ставит
Ее Моцарт — и правит страной талант?
Есть ли в Англии власть? Или у Шекспира
И без власти в венозных руках — полмира?
А в Италии памятников не счесть
Данте, лавр ему больше идет, чем лира.
А в России? В России была и есть!
* *
*
Тайны в Офелии нет никакой
И в Дездемоне, по-моему, тоже.
Только цветы, что всегда под рукой,
И рукоделье, и жемчуг, быть может.
Девичья прелесть и женская стать.
Утром так радужно в мире и сыро…
Тайна — зачем она, где ее взять?
Тайну придумали после Шекспира.
Песенка — да! Понимание — да!
Или упрямство и непониманье,
Только не тайна — мужская мечта,
Вымысел праздный, любви оправданье.
Чтоб на вопрос: почему полюбил
Эту Офелию, ту Дездемону,
Нужный ответ у мечтателя был,
Темный по смыслу, высокий по тону.
* *
*
Воробью, залетевшему в церковь, что надо в ней?
Может быть, он хотел в одиночестве помолиться
И не думал, что в церкви так много сейчас людей,
И тем более, что раздражает их в церкви птица.
Вот и кружится, мечется, — выхода не найти:
Где та дверь, то оконце, в которое залетая,
Он надеялся уединение обрести
И защиту, ведь жизнь и ему тяжела земная.
Слишком много людей, украшений, — зачем они?
И слепит его золото, и ужасают свечи.
А еще эти мрачные фрески в густой тени,
А еще этот дым, от него заслониться нечем.
Недоволен священник, с тяжелых подняв страниц
