Новый мир, 2013 № 02 - [18]

Пять вершин заняли почти две недели. Снег везде сошел, стало тепло, а днем так и жарко, на деревьях была полная листва нежного цвета начала лета, травы поднялись, от лугов глаз было не оторвать. Веня ни о чем не думал, ничего не делал, а просто гулял. Брал с собой котелок, варил в нем золотой или маралий корень где-нибудь на красивом месте. Он был по-настоящему свободен, и никто, даже его собственное тело, ему в этом не препятствовал. Иногда он ставил себе вполне детскую глупую задачу, например миновать долину, пока в ней солнце. Значит, спуститься и подняться. И он оленьей тропой легко бежал вниз, расправлял руки-крылья, и ему странно было, что он не взлетает.

Почему-то, может быть потому, что людям все равно нужны люди, у вершин появились названия. Когда Веня шел к первой, назвал ее Машка. А однажды вечером назвал их все. И на его карте появились красиво выписанные имена: Мама, Батя, Катерина Михайловна — учитель рисования, любимая и рано умершая, Машка и Олег Палыч. Последняя вершина очень была похожа на старого толстого геолога. Разговаривал с ними. Описывал линии и краски гор или просто молчал, сидя высоко и глядя вместе с ними в долину. Машка была его единственная дочь от первого брака, которая никогда его не видела и ничего о нем не знала…

Больше всего разговаривал с Палычем, зарисовывая его места. У него уже была пухлая папка с рисунками, оставалось Змеиное ущелье. Олег Палыч подробно описал его как интересное место, у Вени было очень ясное о нем представление, но почему-то оно не было отмечено на карте. Веня поднимался на окрестные высоты, внимательно изучал складки местности, но найти не мог.

Однажды он увидел людей. Они были далеко, но он так им удивился, что пошел. Они оказались такими же, как он, — били шурфы на золото. Веня понаблюдал за ними, прячась, потом аккуратно показался. Мужики, один молодой, лет двадцати пяти, другому под шестьдесят, напряглись и все время ругались, узнав, что он никогда не мыл и тоже пришел за золотом. Но потом предложили попробовать. Дали лоток и смотрели, где будет брать. Земля была сильно ископана по всему склону с обоих берегов ручья. Ямы довольно глубокие. “Перекрестись! — потребовал старый, когда Веня взялся за лопату. — Три раза!” Он вообще был занятный. Невысокий, полноватый, в толстых очках на резинке и с грязной лентой на лбу, защищавшей его от космических воздействий.

Веня, вспоминая слова Палыча и книжки, долго щурил глаза на склон, думал, как мог течь ручей и как менял свои русла, и наконец набрал наудачу в одной неглубокой яме, раскопав ее поглубже. Принес тяжелый, нагруженный с горкой лоток к ручью. Мужики не лезли, смотрели зорко и ждали. Венька промывал, откидывал гравий и тоже посматривал на мужиков, правильно ли делает. Когда на жестяном дне осталась чуть мокрого песка с водой, Веня понял, что ничего нет, поворошил еще раз рукой и собрался было выплеснуть, но мужики бросились и забрали лоток. Растерли, что оставалось на дне, домыли… Четверть того, что он собрался выбросить, было золотыми блестками, их просто было много, но был в лотке и маленький корявый самородочек. Коричневый и непохожий на золото. И еще три — каждый со спичечную головку.

Мужики растерянно смотрели на яму, где он набирал. Отошли вниз по ручью, что-то прикидывали, показывали руками, спорили. Потом долго стояли, старый что-то приглушенно доказывал молодому, как будто совсем забыв о Вене. Потом подошел, отдал самородок:

— На… Твой… Здесь минимум на сто баксов.

Они спустились в кедрач, сидели возле большого шалаша из кедровых ветвей, накрытых полиэтиленом, и пили чай с чабрецом вместо заварки. Мужики были странной смесью радостных наивных детей, увлеченных идеей, и угрюмых и на все способных беглых преступников. Золото называли — оно, а когда Веня говорил “золото”, молодой смотрел на него зло, а старый морщился, отворачивался и, взяв щепотку земли левой рукой, отбрасывал ее в сторону.

Предложили остаться с ними за десять процентов от всей добычи. Веня задумался — попробовать хотелось, попросился еще лоток промыть. Но мужики не дали, рассказывали, что он только что подтвердил одно их предположение, и надо вскрывать глубже, вдвоем им это трудно. Венька, вспоминая свою избушку и вольную жизнь, мялся. Они предложили двадцать процентов. Потом треть. Показали несколько самородков. Мужики выглядели нелепо, но в голове всплыли его московские “знания”, почерпнутые из книг и от Олег Палыча, и Венька согласился. Пообедал с ними и пошел за вещами.

Радовался по дороге. Ему казалось, что все будет так, как было когда-то у Палыча, да и азартно было, старый сказал, что он, может быть, фартовый до этого дела. Денег, по словам мужиков, в любом случае получалось хорошо. Приеду, куплю Палычу компьютер, себе — краски, снаряжение хорошее и на следующий год снова рвану — буду мыть и писать. Впереди маячили надежды, какая-то новая жизнь, в которой у него были и деньги, и силы, и свобода.

Ночью во сне Веня разговаривал с Олег Палычем. Они пили не сухенькое, а любимый Палычев настоящий армянский, и Веня предлагал распаковать компьютер. Палыч почему-то был хмурый, и тут Веня вспомнил про рисунки и принес. Палыч нацепил очки, разложил листы перед собой и сидел, трогая иногда какой-нибудь толстыми пальцами. И Веня ушел потихоньку.