Новый мир, 2012 № 11 - [7]

You are making a terrible noise!” — “I’m fixing a larder shelf”. Из ее перевода я поняла, что какой-то Джим с грохотом чинит какую-то полку. Да плевать мне было на Джима вместе с его полкой!

И зря. Когда я начала понимать, что значит каждое из этих слов, все они сослужили мне очень хорошую службу, а главное — я узнала разницу между важными глаголами “to make” и “to do”, которые оба означают “делать”, но по-разному. Увы, это был единственный текст, который я успела заучить, уроков она дала мне всего три или четыре... Еще я запомнила, что, сидя за общим столом, нельзя протягивать руку за солью, скажем, или за сахаром, потому что это непристойный жест — как она это называла — “boarding-house reach”, что-то вроде “хватать, как в дешевой столовке”...

Вот с этим запасом да еще с фразой “How do you do” я и поехала в Лондон.

 

Это было потрясающее событие в моей тогдашней жизни. Говорить о том, какое впечатление произвел на меня Лондон, просто не приходится. Это не был город — с улицами, с домами и магазинами, которые можно увидеть, с людьми, которых можно узнать, — нет, это был некий законченный, замкнутый, непознаваемый феномен. Призрачный, незнакомый, потусторонний мир, другая планета. Я совершенно забыла литературу, все литературные ассоциации, Шекспира, Диккенса, Вальтер-Скотта, Киплинга, забыла всю историю, королей и королев, Британскую империю, все это полностью испарилось из моей памяти. Все это осталось там, дома, в книжках. А передо мной был не город — это был мир по-прежнему недостижимый, хотя я в нем и находилась, и непостижимый, хотя мне предстояло узнать многое. Ощущение было очень странное, очень непривычное и замечательно восторженное. С этим ощущением я прожила в Лондоне все три месяца, и оно не изменилось ни на йоту, несмотря на то что я за эти три месяца успела подучить английский язык и многое увидеть и узнать... Как я приехала на чужую планету, так я и уезжала с чужой планеты.

Теперь это чувство потеряно мной безвозвратно. Теперь в какую бы экзотическую новую страну я ни приехала, это — экзотическая новая страна, не более того. Это все тот же мир, который я знаю, все те же люди... А тогда мне казалось, что там все иное, все абсолютно, что там ничего — ничего — сходного с тем, что мне известно, нет и быть не может. И это мне ужасно нравилось.

Я была тогда, конечно, совершенно дикое советское существо, со всеми качествами, присущими простому советскому человеку, — недоверчивая, опасливая, не слишком приветливая в манерах, редко улыбающаяся... Еще чего, стану я притворяться, я улыбаюсь, только когда есть причина. Так чего задаром улыбки раздавать! В то время как вокруг все улыбались по поводу и без повода. И я не верила этим фальшивым, как я считала, улыбкам. Я, естественно, этому примеру не следовала, поэтому производила впечатление человека недовольного, подозрительного и недоброжелательного.

И это в то время, когда внутри я испытывала самые восторженные чувства и к этому городу, и к этим людям!

 

К сожалению, были два важнейших фактора, разбавлявшие этот восторг, отравлявшие мне пребывание в магической стране загранице.

Как уже говорилось, словарный запас мой ограничивался дюжиной малопонятных слов про Джима с его полкой и фразой “How do you do”. И даже эту полезную фразу я употребляла неправильно. Она, оказывается, произносится только при первом знакомстве, а при дальнейших встречах есть другая формула: “How are you?”, — я же лепила ее даже по утрам, здороваясь с родственниками. “Как вы /ты/ делаете?” — перевела я ее для себя. Что делают — неизвестно, но англичане вообще чудной народ, все-то им делать, делать... даже для приветствия желают знать, “как делаете”!

Короче, не было у меня английского языка. Я была немая, а потому поглупевшая до полной дурости. Это ощущение немоты и глупоты преследовало меня и мучило ужасно. Оно меня мучило, но — оно же способствовало тому, что я с чрезвычайной скоростью начала английский язык в себя впитывать. Откуда придется. Из воздуха, из вывесок, из телевизора, из световых реклам на зданиях, из газет и даже из книжки “Эксодус”, которую прочла от корки до корки, понимая только отдельные длинные слова, схожие с французскими. На коротенькие двухбуквенные словечки, всякие тамin,on,up,to,by,of, которые так и роились мушками на каждой странице, изменяя до неузнаваемости смысл даже знакомых слов, я просто не обращала внимания. И, что самое удивительное, все же получила о книжке какое-то представление! (А также некое сказочное представление о стране Израиль, от которого позже удалось отделаться не без труда).

Затем я поучилась пять недель регулярным образом в так называемом “техническом колледже” при муниципалитете, где за некоторую плату обучали языку иностранных работников и иммигрантов, а всех желающих чему угодно, даже хлебопечению.

С преподавателем мне и тут чрезвычайно повезло. Мистер Бойс был молод, отлично образован и большой энтузиаст своего неблагодарного ремесла. К нему приходили ученики самого разного уровня, от индийцев, которые свободно говорили по-английски и хотели лишь “подчистить акцент”, до таких, как я, не освоивших даже азов. И ко всем он успевал найти подход и оптимальный метод обучения. Увы, довести это обучение до какого-то пристойного уровня ему практически никогда не удавалось — кто-то нашел работу и уходил, у другого кончалась виза, и он уходил, ученица влюбилась в местного жителя и ушла, а у кого-то просто не было больше денег... На их место приходили новые, но и они оставались кто неделю-другую, кто месяц, кто два или даже пять, но полного двухлетнего курса обучения не заканчивал, кажется, никто.