Новый мир, 2012 № 10 - [49]

— С кем ты была в доме архитектора?

Это была ходившая по Москве фраза из спектакля “Дело о разводе”, где Пава с успехом играл роль ревнивого армянина Ламбардянца, замучившего подругу жизни этим вопросом.

Гастроли были долгими, целый месяц, проходили с невероятным успехом, актеры были в статусе гостей правительства и жили в правительственной резиденции, их принимал у себя премьер-министр Неру, словом, все было замечательно, кроме одного: в качестве командировочных денег актеры получали сущие гроши. О причинах они узнали, когда мы с Галей послали им с оказией вырезку из “Литературной газеты”, где сообщалось о благородном поступке советских актеров, пожертвовавших свой гонорар в пользу голодающих бедняков Индии. Правительство СССР, всегда обиравшее гастролировавших за рубежом артистов, изымая в бюджет большую часть валютных гонораров, в этот раз решило укрепить отношения с Индией за счет небогатых актеров-кукольников. Сделали это топорно, грубо отбросив декоративную форму добровольно-принудительного изъятия у советских людей лишнего заработка и сохранив в этой двучленной формуле лишь ее вторую часть.

Для Павы, человека абсолютно не меркантильного и не практического, финансовый вопрос всегда был второстепенным. Сокращение заработка означало для него освобождение от мучительных забот, связанных с необходимостью его истратить наиболее эффективно. Ему был интересен успех у публики, встречи с новыми, нередко необыкновенными людьми. Фотография Джульетты Мазины с надписьюà Paolo, как память о вечере, когда он был в Риме в гостях у нее и Феллини, была для него привлекательнее любой заграничной тряпки.

В зарубежные гастроли, естественно, ездили не все, поэтому простое и понятное чувство зависти начало разъедать дружный до того коллектив. Вот что происходило, например, со скрипачом Авратинером. Загранпаспорта с выездной визой по каким-то понятным только КГБ мотивам вручались отъезжающим непосредственно при отъезде, то есть на вокзале или в аэропорту. Перед очередными гастролями вся группа, чьи жизнеописания уже были изучены органами под микроскопом и одобрены, собралась на вокзале, и началась процедура раздачи паспортов. Когда очередь дошла до Авратинера, неожиданно оказалось, что его паспорта нет. Пришлось бедному скрипачу подхватить свою скрипку и чемодан и пожелать товарищам счастливого пути. А театру было необходимо искать выход из положения на месте, так как дублеров у музыкантов не бывает.

Когда ситуация с точностью повторилась в следующий раз, принимая таким образом вид некоторой системы, Образцов обратился в соответствующие инстанции с просьбой не ставить театр в форс-мажорные условия. В порядке исключения Образцову объяснили, что накануне дня отъезда в органы поступал анонимный донос на Авратинера, проверить правдивость которого за считаные часы было невозможно. Поэтому, несмотря на уже полученное разрешение, на всякий случай в заграничную поездку его не выпускали.

В это же проклятое время евреев начали увольнять из разных организаций. Потерял работу в министерстве и Шура. Попытки устроиться на незаметную работу юрисконсульта в какое-нибудь рядовое советское учреждение неизбежно терпели крах, едва Шура называл свою фамилию — Лурье. Зарабатывал он юридическими консультациями трудящихся, обращавшихся со своими проблемами в газету “Труд” и получавших ответы в еженедельной колонке, которую вел Шура. Интересно, что Софа, верная дочь партии, чья пятая графа в паспорте не отличалась от Шуриной, удержалась на работе в Арбитраже СССР, подтвердив таким образом свои неординарные способности хорошо устраиваться в жизни.

К сожалению, государственный антисемитизм находил живой отклик в некоторых слоях советского общества. Расскажу об эпизоде, который произошел в Театре кукол, на афише которого были и еврейские имена. Однажды днем в театр пришла женщина, сказавшая, что ей надо передать письмо лично Образцову. Ее проводили в кабинет, который находился на втором этаже в конце большого фойе, где в это время проходила репетиция. Через несколько минут дверь с шумом распахнулась, и из кабинета вылетела посетительница, а на пороге стоял разъяренный Образцов, чьи светлые глаза побелели от ярости.

— Убирайтесь вон! — кричал он ей вслед. — Я ненавижу антисемитов.

Женщина испарилась. Оказалось, что письмо, которое она принесла, выражало возмущение какой-то неясной группы людей засильем евреев в театре и требовало очистить русский театр от космополитов.

Для открытого выступления против антисемитизма в те годы требовалось немалое гражданское мужество. Конечно, Образцов был в какой-то степени защищен своей международной известностью и деятельностью в защиту мира, однако если государственные интересы, определяемые вождем, требовали устранить человека, это никогда не было серьезным препятствием. Очевидно, трогать Образцова, притягивающего к СССР внимание и симпатию мировой общественности, признавалось нецелесообразным. В конце концов, официально никто интернационализм не отменял, а наличие легкой фронды только подчеркивало нашу социалистическую демократию. Когда речь шла о серьезных политических шагах, например о возврате югославских орденов в период разрыва с Тито, приходилось и ему подчиняться общим правилам.