А Болатбек, старый Болатбек-ага, сначала и радовался тому, что Еркен гостей развлекает, а потом заревновал, стал недовольно поджимать губы, а вчера и вовсе Еркена в дом не пустил. Вышел на порог и сказал, что гости приехали важные, к общению с деревенскими дурачками не привыкшие, а кроме того, дармоедов и так в доме хватает, один только цепной алабай в день ведро съедает. А когда Еркен возмутился и за шиворот Болатбека хватать начал, чуть этого самого алабая на него и не спустил.
Всю ночь Еркен мучился, обидные слова Болатбека повторял, а наутро не стерпел и пошел коня седлать. И теперь вот этим чудным, наполненным шелестом травы и пением птиц утром он хмуро скакал по степи прямо к дому, из которого вчера его так несправедливо выставили.
Возле дома Болатбека Еркен легко спрыгнул с коня, привязал того к низкому карагачу и заглянул через ограду. Перед крыльцом стоял черный запыленный джип, но во дворе никого не было, только, учуяв чужого из своей клетки, яростно залаял, забился о прутья алабай да курицы тихо пугливо кудахтали, гуляя по огороду. Еркен, увидев, что алабай заперт, перемахнул через забор и пошел вокруг дома, заглядывая в окна. Пустая кухня, большая комната с печкой, беспорядок, шеренга бутылок, тарелки с кусками застывшего жирного мяса — дом казался опустевшим, пока Еркен не увидел в одном из окон женщину. Она стояла спиной к нему, расчесывала волосы, глядя в небольшое зеркало над кроватью. Еркен в волнении отпрянул от окна. Сердце колотилось, но он, сдерживая дыхание, прижался к стене и осторожно вновь заглянул внутрь. Женщина, повернувшись к нему полубоком, продолжала расчесываться. Солнечные косые лучи застревали в ее волосах. Еркену казалось, что он слышит их аромат — пряный и теплый, так пахли котята в деревне. Он уже не сдерживал дыхание, он перестал даже осознавать, что происходит, просто смотрел с приоткрытым ртом на ее мягкие плечи, укрытые пшеничными, сияющими локонами, на ее изогнутую узкую спину, на такие тонкие, прозрачные в утреннем свете уши.
— Подарю ей лошадь, — прошептал он тихо.
Тем временем женщина уложила волосы и вышла в соседнюю комнату. Еркен, тихо ступая, перешел к другому окну. Подоконник здесь был выше, приходилось подниматься на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь. Еркен увидел, что женщина села за стол, налила себе из кувшина воды. А солнце уже поднялось и крепко припекало Еркену макушку. Он отошел от окна, огляделся, а потом, решившись, подбежал к растущим у Болатбека вдоль забора одуванчикам и, сорвав десяток, направился к входу в дом. Алабай, увидев его, встал, яростно низко зарычал и с силой боднул могучей головой дверцу своей клетки. Еркен решил не обращать на него внимания. Он аккуратно постучался и приготовился к встрече. Дверь не открывали. Еркен постучался настойчивей, громче, и тут дверь распахнулась, и перед ним предстала она. Удивленная, она смотрела на него, ждала, но Еркен вдруг забыл русский язык, забыл про одуванчики, просто стоял и глядел в ее глаза.
— Вы к Болатбеку? — спросила она, украдкой улыбаясь, понимая, как это свойственно любой женщине, что происходит сейчас с мужчиной, стоящим перед ней.
— Да, — сказал Еркен, протягивая ей цветы, — то есть нет. Я к вам.
Еркен увидел, что она слегка побледнела, чуть оглянулась и аккуратно, настороженно взяла цветы.
— Спасибо, — кивнула она, — но в дом я вас не впущу. Я вас не знаю.
— Давайте тогда сядем в беседке, — сказал Еркен.
Она улыбнулась:
— Я думаю, что с меня хватит цветов. Приходите, когда вернется Болатбек.
— Он не вернется, — сказал Еркен неожиданно для себя самого, — я как раз потому и пришел.
Женщина побледнела еще сильнее.
— Да, — повторил Еркен, чувствуя, как рождающаяся история начинает увлекать его, — они не вернутся. Я нашел их машину. Там плохой поворот на дороге, нельзя быстро ездить. Я очень сожалею.
— Нет, нет. Вы что-то путаете, — быстро заговорила она, пытаясь отогнать видение, как дурной сон, — они же собирались на лодке, даже оставили машину, вон, видите? Они же… Нет, нет, не может быть.
— До речки неблизко, — сказал Еркен, — Болатбек-ага всегда на своей “Ладе” катается. Катался. А я как сегодня ехал, так сразу учуял — ведь с утра утки низко летали, кричали странно, не к добру это. Вижу — дым столбом. Пока доскакал — дым уже унялся. Так я за поворот только повернул, гляжу — а там они. Машина вся аж черная, полностью сгорела. Стекла разбиты, а внутри… Я правда сожалею. Там были близкие вам люди?
— Егор, — тихо сказала она, — и Андрюша.
Еркен выдержал паузу.
— Да нет, не может быть, — встряхнула головой женщина и неестественно рассмеялась, глядя влажными, готовыми пролиться глазами на Еркена. — Вы ведь меня разыгрываете, верно? Вы… Вы, наверное… Вы просто увидели меня через окно и захотели познакомиться, да? Цветов вон нарвали, а потом… А потом, когда я вас не пустила, придумали эту историю, верно? Угадала?
— Я сожалею, — опять покачал головой Еркен, сам чуть не плача.
Он так хорошо представил себе разбитую, сожженную “Ладу” Болатбека, обгоревшие неопознаваемые тела, что уже начал верить в случившееся. Мало того — сам, сам Еркен чувствовал, что послужил этому горю виной, ведь еще утром он так отчаянно желал Болатбеку зла, а значит, из-за него, все из-за него, ну как же так, как же?
