Новый мир, 2011 № 08 - [49]

Ядне застала мужа уже лежащим в колоде: руки его были вытянуты вдоль тела и на устах осталось отражение покоя. Она кричала, трясла Мэбэта за плечи — он не отзывался. Следом прибежала Хадне. Она вырвала клок из песцового воротника и поднесла к лицу Мэбэта.

Мех не шевелился. Мэбэт умер.

Время, которое он потратил, чтобы пройти Тропой Громов через одиннадцать чумов искупления, не входило в число его земных дней, поэтому и жена и невестка считали, что смерть настигла Мэбэта через четыре дня после возвращения с охоты на седого медведя. Так же и до сих пор считают те, кому известна земная жизнь любимца божьего. Это заблуждение — вполне понятное, не стоит поправок и тем более порицания.

 

***

 

Ремни режут руки, оставляя рубцы на ладонях Хадне. Белый олень и Войпель вместе с ней тянут гроб Мэбэта на ветви сосны, той самой, где уже год покоится тело Хадко.

Добрые люди не пришли.

Вот уже гробы качаются рядом, и Женщина Пурги дышит тяжело. Старая Ядне плачет, но невестке не до слез.

Не о горе были ее мысли в то утро.

Если оставлен род мужчинами, то их место и займут женщины. Хадне стала во главе рода Мэбэта. Даже когда ее сын Сэвсэр подрос и мог повторить семь шагов своего отца, она оставалась вожаком и не отдавала власти никому. В ней хватило силы и разума для власти.

Никто не посмел тронуть семью божьего любимца. Женщина Пурги не нашла себе нового мужа — она его и не искала. Одно время приходили к ней свататься — Хадне женихов пальмой прогоняла. Не желала она себе другого мужа после Хадко, а еще больше не хотела отдавать чужому власть над семьей.

Ядне во всем слушалась Хадне, так же как когда-то невестка повиновалась ей.

Ветерок с антоновки

Евгений Карасев

Карасев Евгений Кириллович родился в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор “Нового мира”. Живет в Твери.

*

ВЕТЕРОК С АНТОНОВКИ

 

Энтузиазм перебежчика

На задворках белоснежных городских домов

ютятся несколько избёнок, оставшихся

                             от деревни Забереги.

Похожих на стадо небольших китов,

уцелевших среди айсбергов.

На фоне красующихся многоэтажек,

смотрящих на аборигенов высокомерно,

деревянные развалюхи с трубами,

                                       вычерненными сажей,

кажутся жилищем народа

                                        иного уклада и веры.

И мне вдруг вздумалось: от железобетона

                             вредного,

до мелочей свои хотения опростив,

сбежать на островок, где остановилось время.

И от засасывающего дерьма спастись.

Я толкнулся в первую халупу:

                                мол, редиски купить, чеснока —

резон вполне из жизни.

На меня дохнули века

достойным аскетизмом.

Хозяйка сказала, что почём.

Вялый пучок причислила к браку.

Потом мы с бабулей охотно болтали

                                        о том о сём.

А вскоре беглеца привычная потянула клоака.

 

 

Последняя отрада

Славу добывали пером, рубились

                                        саблями.

Лавры хмелили, поднимали тонус.

А он посадил и вырастил яблоки.

И их назвали антоновскими.

…Поздней осенью, как последняя

                                        отрада,

бередит по холодку аромат тонкий.

Это тянет из сада

ветерок с антоновки.

Подарок художника

                                Александру Сеничеву

На холсте ещё краски сырели,

и ты предложил денька два подождать.

Но я в восхищении схватил, казалось, дышащие

                             цветы сирени,

только что отряхнувшиеся от дождя.

Среди многих картин на вернисаже

по своеобычному мазку, характерным линиям

твои работы я узнаю сразу.

А в первую очередь именно по ощущению

                                напористого, живительного ливня.

Глядя на них, бодрящий возвращается голод,

забытые бередят чувства.

Взбалмошная кликает молодость.

И чуточку становится грустно.

…Я не знаю секрета твоего мастерства,

да и ты вряд ли знаешь это.

Как не знает вечереющая береста

тайны своего колдовского света.

 

Чужая ноша

Соглашаюсь с зарубежными мудрецами:

много странного в русской душе таится,

загадочного, как ночной покров.

Сочувствует несчастным на разрушенном землетрясением

                              Гаити,

жалеет выбросившихся на канадский берег китов.

О проигранной далёким народом освободительной борьбе

тоже печалится с горечью.

И только о своей судьбе —

нисколечко.

…Вхожу в крестьянские сенцы:

бутыли, самогонный сосуд.

Оставит ли русскую душу

                                       боль вселенская?

Или это её суть?..

 

Скучные будни

Потомок Соломона, польских шляхтичей

                                        и Даждьбога внука —

такая вот мешанина, —

я пью ароматный чай с посыпанной орехами булкой

в излюбленном кафетерии продовольственного магазина.

Не под стать моему чайничанью

вспомнились дороги,

где дружки отчаянные

не петрили в генеалогии.

Русак ли ты, жид пархатый —

среди отпетых сорвиголов

ценились жульнические задатки,

жиганская кровь.

Исправная эта мерка

определяла положение в воровском клане,

                              в зоне.

…В магазин вошли менты с проверкой —

выглядывают гавриков по физиономии.

Требуют грубо: “Документы покажи-ка!”

Муслят бумаги бесцеремонно, без затей.

Увели вьетнамца и таджика.

Меня, видимо, выручил сложный