Новый мир, 2011 № 08 - [50]
родительский коктейль.
Предчувствие
Памяти Г. Б.
Ночь. За окошком фонари мигают.
Снега сторожкий хруст.
Перечитываю стихи твои, Галя.
Мне близка их и боль и грусть.
Мы несхожие с тобой люди —
каждый из нас свою дорожку мостил.
Тогда скажи: откуда
этот цепляющий за сердце,
сродный мотив?
Или на перепутьях трудных,
как попавший в чужую страну,
заблукавшая душа находит струнку,
ответную вызывая волну?..
…То был гром среди ясного неба.
Утратив надежды, цели,
ты отдала себя идольской требе —
бросилась под грузовик с прицепом.
…В стихах твоих тонких, чутких,
но безотрадных, как хлопающая
на верёвке холстина,
я улавливаю предчувствие
громыхающей прицепом махины.
Ожившие переживания
Приспособившийся к новой жизни, в костюмчике
незапылённом,
стою над открытым люком теплотрассы.
Тянет настойкой боярышника, водкой палёной —
запахами, отчётливо выделяемыми
из воздушной массы.
Бывший подзаборник, по прошествии
лет стольких
нестерпимым желанием горю —
без всякого толку
в забытую спуститься нору.
Моча ли в башку ударила, загульная дурь,
другая какая закрутка —
подвергнуть риску с иголочки гламур
походом в бомжовский закуток.
…Пузырьки гремучие, башмак брошенный —
пробираюсь в темноте, как очкарик
в час поздний.
Не всем отсюда удалось выбраться
на свет Божий,
не говоря уж — к звёздам.
Узнаю лежаки, подголовники.
И ощущения, ощущения!
Те же,
и когда я к бродяжьему принадлежал племени.
Видно, как душа кащеева,
они не по зубам времени.
Осуществление мечты
Я сижу в “Крестах”. За решёткой —
близкие и недоступные воды Невы.
Посреди камеры какой-то хмырь
отбивает чечётку
под шумное одобрение братвы.
Глазею отсутствующе на осточертевшую
кутерьму,
мечтаю, как объевшийся белены:
оттянуть срок и на ненавистную тюрьму
победно глянуть со стороны.
Я износил не одну арестантскую робу,
вынашивая спесивую
причуду урки.
И вот в туристическом автобусе
по парадному качу Петербургу.
Гид привлекает внимание:
на противоположном берегу знаменитый острог.
Вышла тишина капающего крана.
Я смотрел на краснокирпичную громадину,
где голодовал, дрог.
И почувствовал — торжествовать рано.
Выношенное
Если искренни чувства
и за спиной судьба,
ни к чему искусство,
красивых слов городьба.
Были бы речка знакомая,
прилетающие по весне грачи.
И бессонные окна дома
со спасительным светом в ночи.
Нехитрую эту малость
я выискал не налегке —
на расхристанных дорогах маясь,
ютясь на чужом чердаке.
И хочу, чтоб в моих строчках
за частоколом напастей, бед
стылой, отчаянной ночью
обнадёживающий брезжил свет.
Согревающая щедрость
К нам домой по зиме принесли огромную жёлтую
тыкву,
похожую на пузатый надраенный самовар.
Глаза от летнего солнца уже отвыкли,
и их щурил явившийся праздничный жар.
Поставленная на фаянсовую хлебницу,
золотом в тон ей отороченную,
нарядная гостья, казалось, ослепила всю мебель,
как закатное полымя сквозную рощу.
И когда за стеклом, морозными иглами утыканным,
слышу ветра удручающий шелест,
я перевожу взгляд на прижившуюся тыкву.
Как на согревающую щедрость.
На периферии Галактики
В. В.
Времени тяжкий жёрнов,
кажется, перемолол всё.
На въезде в деревню Жорновка
тракторное торчит колесо.
Над непахаными угодьями —
тишина беспризорного храма.
Сюда на допотопном драндулете
нередко сбегает Володя
Варламов.
Художник с особливой метой,
не принятый рынком и сообществом
братии косной.
Его живопись раздражает не игрой
тени и света —
своеобычностью космоса.
С ним всегда неусидчивая собака —
ласковый длинноухий пёс.
Володе хватает четверть бака
до недоступных, загадочных звёзд.
Злопамятный пересмешник
У меня есть серебряное кольцо
с отполированным в виде печатки верхом.
Я иногда поворачиваю к себе надраенное зеркальце
и вижу лицо —
улыбается от уха до уха, как в комнате смеха.
Кто это мурло, что издевается надо мной?
Уж не тот ли скрытый советчик с далёкой
росстани,
истово подбивавший идти по прямой,
которого я высмеял попросту?..
Всплыло мозглое межсезонье,
грязь несносной погоде под стать.
Потаённый подсказчик со здравыми
своими резонами.
И рисковая стёжка, зовущая попытать.
На забытом уже путей перекрестье,
как спортсмен перед прыжком с трамплина,
я набрал воздуха в лёгкие. И, выдохнув
в секунду ответственную,
выбрал тропку с адреналином.
Вернуться б на треклятое то раздорожье,
к заполненным дождевой водой выбоинам.
…Тянет губищи язвительная рожа —
его черёд лыбиться.
В Твери на набережной
Утро. Волга.
Набережная между двумя мостами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.