Новый мир, 2010 № 10 - [47]
Пока блузка идет по рядам, ее все обнюхивают и утвердительно кивают. Все воодушевлены. Обнюхав блузку, Варинова просит у Михаила слова.
В а р и н о в а. Спасибо за поддержку, товарищи студенты!
Я тоже могла бы сейчас снять блузку и пустить по рядам, но Михаил может подтвердить(она поднимает руку, чтобы он смог снова обнюхать ее),моя подмышка пахнет не порохом, а чем?!
Зал отвечает хором: “ПОТОМ! ПОТОМ!”
Аплодисменты, переходящие в овацию. Варинова знаком просит собравшихся успокоиться.
В а р и н о в а. Но почему никто до сих пор не сказал об оскорблении нашего горячо любимого певца Кобзона? Ведь этот человек исполнил песни, вошедшие в наш классический фонд культуры. Я имею в виду песни из фильма про Штирлица.
Слова просит та студентка, которая осталась в бюстгальтере. Крошеняткин дает ей возможность сказать.
С т у д е н т к а с д а л ь н и х р я д о в. Я считаю, что автор оскорбил Кобзона уже тем, что обратил наше внимание на такую интимную вещь, каковой является парик. Выбор — носить парик или ходить лысым — каждый мужчина принимает самостоятельно, и мы не можем ни корректировать это, ни осуждать. Ношение парика — одно из важнейших завоеваний социалистического строя. И мы не дадим лишить нас этого права! Руки прочь от парика Кобзона!
Крошеняткин, давя ладонью овации, опять всматривается в зал.
К р о ш е н я т к и н. Кто еще хочет высказать свою точку зрения?
Слова просит студент с лысиной.
С т у д е н т с л ы с и н о й. Как вы можете заметить, я лысею. Еще пару лет — и я буду лыс, как Кобзон. И передо мной встанет дилемма — носить парик или нет. Скажу — скорее всего я выберу такой же парик, как и наш прославленный певец. И если какой-нибудь паршивый стихоплет сочинит про мой парик такие вирши, как это сделал Кух, я просто дам ему в морду.(Рвется к Куху, чтобы дать ему в морду, но соседи удерживают его, хватая за остатки волос.)
Варинова всматривается в зал.
В а р и н о в а. Еще! Еще! Кто хочет сказать?
Встает студент с задних рядов. Снимает парик.
С т у д е н т с з а д н и х р я д о в. Я, знаете ли, заочник. Раньше я стеснялся своей лысины, и пришлось купить парик. Потом я стал стесняться своего парика, потому что всем было видно, что я ношу парик. Но сегодня я впервые ощутил, что этого совершенно не нужно стесняться.
А такому стихоплету, как Кух, я просто должен плюнуть в лицо!(Он рвется к Куху, чтобы плюнуть в него, но соседи удерживают его, вырывая из рук парик.)
Крошеняткин достает из кармана бумагу.
К р о ш е н я т к и н.В целом мнение понятно. Поэтому я сейчас зачитаю резолюцию по этому вопросу, а потом мы проголосуем.(Читает по листку.)“…После ряда примериваний и отсрочек, объясняемых сложностью проблемы и занятостью более насущными вопросами, Центральный комитет комсомольской организации Горьковского университета вплотную подошел к вопросу о так называемом творчестве пятикурсника истфила, выбравшего себе псевдоним Кух. ЦК дал четкую и правильную директиву поведения Куха и перспектив его творческого развития (никаких перспектив!). Резолюция ЦК продиктована духом подлинной ленинской диалектики, непримиримой революционности и умения трезво оценивать достижения и ближайшие возможности, а также уверенностью в своих силах при ясном сознании необходимости учиться и не зазнаваться. ЦК решительно отверг концепцию Куха о запахе девичьих подмышек, равно как и его капитулянтство перед мелкобуржуазной проблемой мужских париков. Резолюция твердо заявляет о неизбежности гегемонии ясного взгляда и четко формулирует идею культурной мысли. ЦК принимает решение о дальнейшем движении к коммунистическому обществу. Но уже без таких, как Кух. Расстрел для него был бы слишком легким наказанием. Мы безоговорочно постановляем: душить и еще раз душить! Подпись, дата…” Кто — за? Единогласно!
Крошеняткин, Варинова, а также все собравшиеся в зале студенты синхронно надевают заранее приготовленные противогазы “ГП-4у” с лямочками из прорезиненной ткани и поднимают вверх обе руки. В зале становится невыносимо дышать — настолько ядрено пахнет потом.
Кух умирает от удушья.
Занавес.
Из дневника Алюни
Неделя без движения уже ощущается. Тело на глазах оплывает. Мышцы стали вялыми. С сегодняшнего дня я решила делать гимнастику йогов. В подвале, правда, особо не развернешься. Брюх обещал, что, когда нога подживет, тоже будет делать упражнения. Наверное, надо делать хотя бы непродолжительные прогулки на воле. Хотя бы в Мэрином дворике. Правда, Мэри против. Наверное, она права, и это в наших интересах, но без движения мы тут засохнем.
Нового пациента психиатрической лечебницы Ляхово с диагнозом “параноидальная шизофрения” с вечера накачали сомнамбуляторами, и ночью он не смог сомкнуть глаз. Возникло сильнейшее беспричинное ощущение страха, болела голова, сердцебиение участилось. Пациент в течение всей ночи не мог оставаться неподвижным, ходил взад-вперед по палате — до тех пор, пока санитары не приковали его к кровати. Прикованный, он ударился в сказительство:
— Господа мои, прошу вас обратить внимание на замечательную фигуру двадцать восьмого президента США Вудро Вильсона, которому, как указывают источники, “удалось осуществить в законодательной области больше, чем кому-либо со времен президента Линкольна”. Я акцентирую на нем потому, что он пришел к власти в марте тринадцатого года. А через семьдесят два года, тютелька в тютельку, в нашей стране — я предсказываю это со всей ответственностью — станет правителем (генсеком? царем? президентом? не важно!) его исторический двойник. И он, как я уже говорил вам, серьезно перетряхнет страну. Знаете ли вы, господа, что выйду я из этого дома для умалишенных восьмого декабря две тысячи девятого года в возрасте семидесяти четырех лет? С пенсией отставного майора в девяносто восемь рублей тридцать шесть копеек (или уже к тому времени случится монетарная революция с индексацией впополаме?). Почему именно восьмого декабря 2009 года, может быть, спросите вы, господа… Отвечу так: да потому что ровно семьдесят два года назад — если считать от упомянутой мной даты — в Соловецком лагере был расстрелян “русский Леонардо” Павел Александрович Флоренский. В полной мере могу считать себя его “зеркальным” двойником. Я, как и он, со всей страстью, заложенной с рождения, стремлюсь внедрять математические понятия в историко-философскую проблематику. Он разработал свою модель мира, я — свою, но обе основаны на математике, так. Меня, как и Флоренского, немало покидало по стране-матушке, кстати, его даже в Горький забрасывало, тогда еще Нижний Новгород, летом двадцать восьмого он был сослан сюда по доносу, работал в радиолаборатории, что на Верхневолжской набережной. Известно, что в тридцатые он также трудился в одном из секретных институтов над военными программами, а именно — разрабатывал первые ракетные установки, а я, правда немного позже, командовал как раз ракетным подразделением. Разве это не совпадение? В год моего рождения, в тридцать четвертом, Флоренского упекли в Соловки, где он и принял мученическую смерть. Согласно одной из версий его гибели, в лагере он отдавал свой скудный паек другим и умер голодной смертью. Получается, я должен есть за себя и за того парня?!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…