Новый мир, 2009 № 11 - [2]

С бомжом делились. Пусть не в кассу

Веселые экспроприаторы

Несли, а боссу заносили,

Но олигархи-аллигаторы

Еще Украйну от России

Не оторвали окончательно,

Бесповоротно не отгрызли…

Какие пироги с зайчатиной,

Какие радужные мысли!

 

Не знаю, чем я им потрафила,

Предвестникам Сарданапала,

Но молодая злая мафия

Кричала: “Ты куда пропала?”

И улыбалась, белозубая,

Когда я терлась у лабазов.

О да, торговля — штука грубая,

Особенно без прибамбасов —

Маркетинга или промоушна,

Рекламных пестрых вышиванок, —

Но выживанье правомочное

Хохлушек тех и молдаванок,

Чьи горла с утреца промочены,

Милей мне нынешних обманок.

Парад всеобщей безысходности

Мне горше старческою горсткой

Уцепленной — без срока годности —

Жратвы диковинной заморской.

Куда пропала я? А вы-то где,

Оксанки, Василинки, Таньки?

Куда девались к вящей выгоде?

В путанки подались иль в няньки?

Где ваше упованье дошлое

Насчет разживинки? Оно,

Как мое прошлое,

В пыль снесено.

О, счастье полууголовное,

Ты стертому подобно файлу —

С артелью женской рыболовною,

С полупудовою кефалью

И с опустелыми руками,

Исколотыми плавниками.

Оставим разговоры нба вечер.

И я примкну к беседе пылкой.

Я выгодно вложила ваучер,

Я тоже разживусь бутылкой.

Мы не изменим соприродности,

Не поместим, как наши внуки,

С использованным сроком годности

Историю во лженауки.

Ни жилки нам на этом прииске…

Да что сквозь слез вблизи увидишь!

Куда пропал, вокзал мой Киевский,

Надежды затонувший Китеж?

Повесть о Рабле, или Лесопильщик

Березин Владимир Сергеевич родился в 1966 году. Закончил Московский университет. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Хронология прежде всего, а также разговор о непонятных иностранных словах, которые означают всё и одновременно — ничего. История о том, каким обременением может обернуться помощь дальним родственникам

и неблизким знакомым.

 

И всё это подтверждает правоту одного философа у Авла Гелия, утверждавшего, что нам надлежит говорить языком общепринятым и, по выражению Октавиана Августа, избегать непонятных слов так же старательно, как кораблеводитель — подводных скал.

Франсуа Рабле, “Гаргантюа

и Пантагрюэль”. Книга II

 

Франсуа Рабле родился не то в 1493, не то в 1494 году, а с 1532 по 1564 год были изданы пять книг его романа “Гаргантюа и Пантагрюэль”, из которых пятая, по слухам, принадлежит не ему.

Его современниками были Леонардо да Винчи, Эразм Роттердамский, Альбрехт Дюрер, Томас Мор, Мигель Сервет и Микеланджело Буонарроти, точные даты рождения и смерти которых всякий любопытствующий может посмотреть в энциклопедии, а на худой конец — просто спросить у кого-нибудь.

Умер Рабле в 1553 году. Немного погодя, в 1844-м, родился Жак Анатоль Тибо, более известный как писатель Анатоль Франс. В 1909 году он посетил Буэнос-Айрес и прочитал там несколько лекций о Рабле. Франс читал лекции в католической стране и оттого — не вполне успешно. Потом он умер, в 1924-м.

Однако в это время уже жил Михаил Михайлович Бахтин, родившийся в 1895 году. Михаил Михайлович был человеком нелегкой судьбы, а в 1940-м написал книгу о Рабле и раннем Возрождении, которая была издана в 1965-м. Умер Михаил Михайлович в 1975 году, когда уже никто и не верил, что он ещё жив. Писатель Тынянов умер много раньше, в 1943 году, “своей смертью” — если смерть бывает чьей-то собственностью. Он умер от тяжелой и продолжительной болезни, успев, правда, написать много хороших книг и взяв эпиграфом к своему роману “Смерть Вазир-Мухтара” строку из арабского поэта иль-Мутанаббия (915 — 965) — “Шаруль бело

из кана ла садык”, что в переводе означает: “Великое несчастье, когда нет истинного друга”. Впрочем, эту фразу задолго до Тынянова привел Грибоедов в частном письме к Булгарину, и фраза эта не точна.

Хотя это к делу не относится. Я родился... Но, впрочем, не важно, когда я родился.

Для меня важен лишь другой случившийся факт. Итак, после них всех родился я.

Рабле жил во Франции вполне живой литературой, несмотря на многочисленные адаптации для школьников. На площадь Рабле выходит небольшая глухая стенка, которая осталась от его дома. Ну а церковь, где он был в молодости кюре (и заодно местным врачом), слегка переделана снаружи в семнадцатом веке, а внутри выглядит по-прежнему. Он не растаскан на цитаты, и в этом смысле популярность Швейка (кстати, скорее в России, чем в иных странах) гораздо больше.

Рабле на портрете неизвестного гравёра выглядывает из сортирного сиденья, поставленного вертикально и увенчанного, правда, лавровым бантиком. На голове великого гуманиста бесформенная нахлобучка, а более бросается в глаза уставной церковный подворотничок. Общий же вид ученого и писателя совершенно невзрачен — это медонский священник с наморщенным лбом, а не пантагрюэлист. В Большой советской энциклопедии он погружён между Рабоче-крестьянской инспекцией (Рабкрин) и Карлом Раблем, австрийским эмбриологом. Про то, что он основал великое учение пантагрюэлизма, там ничего не написано.

А это и есть самое главное.

В ту пору нашей необразованности мы понимали под пантагрюэлизмом странствие-карнавал (слово “карнавальность” билось в уши — Бахтина никто не читал, но “карнавальность” часто вставляли в речь вместе с причудливой “полифонией Достоевского”). В общем, мы понимали под этой карнавальностью путешествие куда-нибудь в пьяном виде. То есть так-то мы приличные люди, а сейчас вот напьёмся, сядем в поезд и отпустим этого лысого с карнавала.