Новый мир, 2009 № 03 - [21]

Мелкий, уныло сыпавший с обеда дождик на минуточку прекратился. Старик остановился, удивляясь, отчего это все вокруг заблистало, в зеленой изумрудной траве точно зажглись алмазы. Почувствовал, как необыкновенно потеплело у него на душе. Задрав голову, он до тех пор смотрел на ослепительно зажегшуюся щель в облаках, что красные, желтые и зеленые солнечные зайчики запрыгали в глазах. Как-то сразу стало смеркаться, когда солнце опять скрылось. Перестав видеть землю, старик вздохнул, жалея зря пропадающее рабочее настроение. Поправил полупустой рюкзак, потопал в город.

В тот вечер, зачитавшись допоздна, старик, прежде чем лечь спать, подошел к окну. Серебрился над горой серпик молодого месяца, рядом, словно отколовшаяся от него крупинка, ярко сияла звезда. Прояснилось, — понял он. Значит, завтра теплынь будет. От радости грудь старика стиснуло. Лес еще сажать и сажать...

Наутро две косые полосы света лежали у кровати на полу. Наскоро позавтракав, старик нацепил рюкзак, вынул из угла лопату. Оказавшись на улице, не сразу понял, что в природе не так. Солнце светило ярко, ни дуновения ветерка, но дышать было трудно, к лицу и рукам без перчаток словно приложили крупнозернистую наждачную бумагу. Только увидев на сухом, точно летом в жару, асфальте черную с белой каемкой лужу, промерзшую намертво, до дна, старик понял: ударил мороз — не меньше десяти градусов, судя по тому, какие холодные, колкие мурашки бежали по спине и плечам. Но настроившемуся на посадку леса старику не хотелось возвращаться домой. “Заберусь на гору, — решил он. — Там будет видно...”

На горе остренький морозный ветерок так и пронизывал. Старик ежился, руки прямо в перчатках прятал в карманы, поднимал короткий воротник плохонькой куртки, чтобы не сквозило за шиворот. Подступив к оставленному вчера месту посадки, ткнул было лопатой в искрившуюся льдинками траву: железо звякнуло, словно попало по камню. У старика ком подкатил к горлу: что ж, кончились посадки?.. Болтался за плечами с вечера плотно набитый кленовыми семенами рюкзак. С досады старик ковырнул лопатой желтевший на траве булыжник, потом другой, носком сапога наподдал третий. Почему-то вспомнил стройплощадку, зеленевшую из груды кирпичных обломков кленовую поросль — и его осенила идея. Отодрав от травы еще несколько камней, старик придавил ими вынутую из кармана горсть семян. Выпрямившись, глянул на свою работу: пожалуй, так тоже можно... Он даже немного согрелся, бегая и перенося по пустырю камни, только по-прежнему болезненно пощипывало от мороза щеки и плохо спрятанные под шапкой уши.

Погода сразу же с утра стала портиться. Потянула с запада белесая дымка, сгущаясь в мохрастые снеговые облака, часам к трем дня вокруг головы старика закружились крупные белые мухи. Остатки семян пришлось рассыпать по ямам: старик надеялся, что так хоть что-нибудь да взойдет. Он долго оглядывался, ища оставленную где-то лопату, наконец вспомнил, что прислонил ее к геодезическому столбу. Как будто потеплело — ветер задул с другой стороны и не такой острый, снежинки, кружась, липли друг к другу. Пробираясь сквозь вьющуюся метель к спуску с горы, старик опешил, обнаружив в нескольких метрах от себя белый автомобильный гараж. Не сразу сообразил, что это ограждение вокруг газовых вентилей облепило снегом, превратило решетку в сплошную серебристо-белую стену. Старик спускался с горы, осторожно ступая по едва различимой под снегом тропинке. Оставляемые им следы тут же заметало, разглаживало без остатка буйствующим на открытом склоне ветром.

Снег шел весь вечер и всю ночь. Проснувшись наутро поздно, старик выглянул в окно и увидел под голубым небом сияющую зимнюю сказку. Сразу за снегопадом ударил мороз градусов пятнадцать. Измучившийся в сумерках при пасмурном небе город теперь словно к празднику вымыли и заново побелили.

В один из ослепительно сверкавших морозных зимних дней старик выбрался в баню. В тесной, крепко пахнущей дубовым листом парной клубился в солнечных лучах сырой и горячий пар. Старик, взобравшись по деревянным ступенькам, с наслаждением парился. В тесном моечном помещении, сев на теплую, жесткую каменную скамью, щедро намылился и прямо так, в мыльной пене, встал в очередь в душ. Рядом высокий пухлотелый парень выливал на свое точно кипятком ошпаренное тело тазик за тазиком ледяной воды. Задетый холодными брызгами, старик вздрагивал. Попав наконец в душ, сам не удержался, прикрутил кран, постоял под ставшим холодным потоком пару минут, после чего зашел в парную в третий раз. Старик, сам удивляясь своей неутомимости, парился, пока не сбилось дыхание и не застучало в ушах, — последний раз он позволял себе такое лет пятнадцать тому назад. Он чувствовал себя необыкновенно бодро, летяще, садясь остывать в холодном предбаннике. Размышлял про себя, что ж это такое — старость. По возрасту из старика уже давно песок должен бы сыпаться. Выйти во дворик перед домом нельзя, старухи на лавочке только и говорят: этот тогда-то умер, а этот — тогда-то. Все — ровесники старика, его знакомые, друзья. А он — парится наравне с молодыми. Вот, в одиночку сад перекопал, лесом засадил целый пустырь, расти будет. Жалко, увидеть этого не придется. Старик вздохнул. Лесу, чтобы вырасти, лет двадцать нужно, а где у старика еще двадцать лет жизни? Хотя... Старик посчитал: сейчас ему семьдесят, значит, через двадцать лет исполнится девяносто. Что ж, вполне достижимый человеческий возраст. Отец старика, живший в деревне, махоркой дымил как паровоз и самогон хлыстал, а дожил до восьмидесяти семи...