Очнулась я оттого, что среди ночи, во сне, Родион злобно, с остервенением рванул на себя одеяло. Я услышала треск оборвавшихся ниток — и тут же оказалась совершенно голой. О, сколько всего было в этом рывке! Сколько ненависти, и раздражения, и превосходства, и силы. Воздух вошел колом в горло, застрял за грудиной. Мы и раньше, случалось, перетягивали друг у друга одеяло, но то была игра, веселая супружеская забава, всякий раз оканчивавшаяся объятиями…Этотжест значилсовсеминое. Я почувствовала это всей кожей, я словно вдруг оказалась на людях без одежды, будто с моей души сорвали тонкую защитную пленку — и она осталась нагая под ледяным дождем. Nue dessous. И ей очень холодно. И очень больно. Я поняла: все, мне в этой постели делать нечего. Стоп. Почему это мне. Ему.
Утром, пока Родион еще спал, я сходила в сберкассу, оплатила коммунальные счета, сложила квитанции в ящик стола, написала записку, где кроме прочего сообщила, что быть жилеткой, вышитой слезами по Тамаре, в мои планы не входит никак, и стойким оловянным солдатиком тоже, тихо закрыла за собой дверь и уехала к бабушке в Белорадово.Первое время Родион мне снился, а потом перестал.
…Какое счастье, что я не поддалась тогда на уговоры и не испортила квартиру этой ужасной лепниной!
Полдень был хорош: солнечный, теплый, прозрачный… Я сидела на скамейке у белорадовского пруда и грызла шоколадные галеты. Пруд только что освободился ото льда, и вода отблескивала, как серебряная парча на изломах. Где-то на дне спали вечным сном младенцы. Над парчой летел малиновый звон, низко кружила стая грачей. Я услышала, как сзади, на набережной, остановилась машина, но не придала этому никакого значения — продолжала сидеть и глядеть на подвижную амальгаму пруда.
— Лера! Так нельзя!
Я обернулась: Леня!
— Уехала, никому ничего не сказала. Я из твоего этого… Эдика… Родика… всю душу вытряс, пока он раскололся, где тебя искать.
— Он что, еще там? — спросила я мрачно.
— И не один, — усмехнулся Леня.
Это становилось интересно.
— А кто с ним?
— Твоя подруга. Бывшая хозяйка куклы.
“Бедная Марина!” — подумала было я, но потом возразила себе: “Почему это бедная? Если они сошлись на лепнине, сойдутся и на манной каше”.
— И чем они там занимаются?
— Она, похоже, просто так зашла, а этот барахло свое пакует. Никак не хотел говорить, куда ты делась. Думал уже, бить придется.
— Вот и побил бы, — сказала я сладострастно. При любых обстоятельствах обожаю, когда из-за меня сцепляются самцы.
— Не люблю я драться, детка. У меня для таких случаев калькулятор.
— Калькулятор? — переспросила я. — Зачем?
— Для окончательных расчетов. Не слышала такую шутку? Пойдем, покажу устройство. В багажнике лежит. — И Леня повел меня к машине.
— Ничего себе! — Я обомлела. — А как же гаишники?
— У меня охранная грамота есть. — Он полез в карман пиджака и вытащил фотокарточку, запечатлевшую его в обнимку с премьер-министром.
— Как мало я о тебе знаю… — сказала я.
— Хочешь узнать побольше?
А что мне терять? Да, хочу.
— О’кей. Считай, что ты на допросе. Вопрос первый: зачем тебе фотографии?
— Честно? Я любовался. Тобой, — сказал Леня с улыбкой Чеширского Кота.
Ответ принят. И даже приятен. Вопрос номер два:
— А калькулятор… зачем?
— Муляж. С Киностудии Горького. Журнал “Эскорт” войнушку заказал на разворот. У меня и пилотка есть, хочешь померить? Ой, детка, тебе пойдет… — И Леня окинул меня взглядом профессионала.
— А Касьянов?
— По-твоему, я выпить с премьером не могу?
— Можешь, наверное…
— Хорошая работа, правда? “Фотошоп” мне вчера ребята поставили. Всю ночь тренировался.
— А нарисуй меня со светлыми волосами. И с челкой. Все думаю — отстричь, не отстричь... И в длинном желто-красном платье. Нарисуешь?
— И не подумаю. Я его тебе куплю.
— Учти, это очень опасно. Я буду аппетитна, как пакетик картошки фри в “Макдоналдсе”, и все сразу захотят меня съесть.
— Вот и отлично.
Я посмотрела на Леню, на серебристый джип “тойота рав четыре” с номерами победы над Германией, на белые стены монастыря, на солнце и облака, и стало мне хорошо-хорошо. Как во сне. А суп варить я научусь.
Упс! Мясо возвращается обратно в котел. Чип и Дейл снова спешат на помощь. Вот кто настоящий спасатель. Тот был не принц, принц — этот! Он позаботился о ней — и она готова идти за ним на край света. Я подложила под ноги героини те же самые грабли. И она на них опять наступает. И уходит на тот же круг, который только что прошла. И можно водить ее так всю жизнь, но здесь я поставлю точку.
Были последние числа марта, солнечного и морозного, ледяной воздух звенел, сиял, пел. В начале девятого утра я бодро шагала с рюкзачком, полным книг, по заснеженному Карачарову. Улицы были пусты, даже собаки и те куда-то подевались. Совсем рядом проходила железная дорога, ветер доносил запах копоти и смолы, гулко громыхали составы, и хотелось взять да уехать в далекие страны, в легкие, райские миры.
Автобус пришел точно по расписанию, и я с чистой совестью переступила порог издательства “Март” за двенадцать минут до контрольного времени, забросила рюкзак под стол и сбегала во французскую пекарню за шоколадным круассаном. Его подали румяным, свежим-свежим, и я подумала: все-таки как хорошо, когда у тебя в кармане есть пара лишних купюр.
