Новый мир, 2008 № 03 - [10]

Первый. Ты живой?

Второй. Я есть.

Первый. И я. Невероятно страшно каждый раз, когда он что-то произносит. Впрочем, оттого, что он постоянно слушает, не менее страшно. Или не страшно...

Второй. Раньше было страшно.

Первый. Да, раньше. В этом ты, кажется, прав. А теперь что же? Как называется это чувство? У меня есть указательный палец на руке... Точно, это как чувствовать, что у меня есть указательный палец на руке. Да, это как знать о собственном пальце.

Второй. Это новое. Я запоминаю.

Первый. Да ну, новое? Хорошо... Это как…(Обжигается сигаретой.)Черт возьми!

Второй. Ты раньше обжигался так всего пару раз.

Первый. Ты во всем виноват.

Второй. Ты меня любишь.

Первый. Ненавижу тебя. Три года жизни можно вместить в одну небольшую повесть — в этом только твоя вина. Я хочу, чтобы ты не позволял мне терять вечера, дни, месяцы, где они, скажи мне?

Второй. Внутри. Ты сам ничего не хочешь о них знать.

Первый. Когда я писал главу о девятом классе и стал смотреть внутрь, то ты действительно показал мне что-то такое, о чем я думал, что не знал.

Второй. Ты всегда грешил на меня.

Первый. Мне страшно, так страшно смотреть внутрь... Я боюсь того, что остается за пределами повести. Знаешь, я чувствую, будто вода смыкается надо мной.(Роняет пепел на пол.)Вот же блин!

Второй. Такое ты часто делаешь. Осенью десятого класса ты уронил пепел на черные джинсы, и она отряхивала его, рукой по штанинам, а ты — замирал от счастья и хотел ронять его, и ронять, и ронять еще. Вы ходили в оперный театр на представление, которое не сохранилось. Вы стояли на одном из этажей в конце коридора, возле окна, и внизу был виден освещенный город. Вы стояли друг напротив друга в совершенной тишине, существовал только ее голос, ее разговор. Ты замирал. Тебя заливало. Ты все понял, но не мог назвать.

Первый пишет.

Она говорила тебе, что это — прекрасная, чистая дружба и что так невероятно прекрасно — любить единственного друга. Ты был недотрогой в черном свитере и черных джинсах, ты тогда любил все черное, хотел быть похожим на этих мрачных друзей “Битлз” из Гамбурга, а может быть, не хотел — просто носил только черное. К тебе нельзя было прикасаться, ты прятался в себя, как улитка, в то же время — выползал навстречу ей, как червяк — ливню. И она первая обнимала тебя. А ты, как в поцелуе с С. П., не отвечал. Руки твои висели вдоль тела, как плети, сердце колотилось с бешеной скоростью, ты закрывал глаза и летал в миллиардах сверкающих точек. И она говорила тебе, что совершенно нормально для друзей — делиться теплом друг с другом физически, а не только духовно, что это нормально — sharing feelings4. А ты построил для нее постамент и соорудил красивейшего идола. Вы гасили свет, включали медленную американскую музыку — что было тогда? “Don’t You Cry” “Guns’n’Roses”5. И ты в темноте поклонялся ей, пока она обнимала тебя, а руки твои висели как плети, ты жадно вдыхал ее запах. И вы говорили друг другу: мы — друзья, такой дружбы еще не существовало в мире. Вы много говорили о том, что такое друг, как это, когда есть человек, к которому можно прийти. Ты жил встречами с ней. Ты, прирожденная сова, просыпался в семь утра и, оттого что был полон эмоций, совершенно не хотел спать, торопился в школу и судил прошедший день по тому,каквы сегодня были с ней.

Первый делает паузу. Прикуривает. Затягивается. Выдыхает. Встает из-за стола и начинает

прохаживаться по сцене. За ним следует свет.

Первый. Это — повесть, написанная в форме пьесы, с элементами дневниковых записей в жанре нон-фикшн и вставками тишины. Я слышу жизнь, она самостоятельно выбирает для себя словесную форму. Чего больше в ней? Пьесы, дневника или тишины? Неужели повесть полностью отражает меня? Неужели я такой? Почему я решил вспомнить о себе именно теперь, когда мне двадцать пять? Хватит ли мне сил для того, чтобы наконец принять себя?

Внезапно на сцене появляются Пятеро в белых халатах. Они вносят огромное зеркало. Устанавливают его на сцене. Двое располагаются слева от зеркала, двое — справа,

один — сзади. Первый подходит к зеркалу.

Здесь столько людей, господи, столько людей! Кто они мне? Почему я не вижу их лиц? Почему я думаю о них по вечерам? Почему они молчат? Почему вы молчите?!

Пятеро в белых халатах стоят неподвижно.

(Смотря в зеркало.)Во что я превратил свои брови? (Приближается к зеркалу.)Не фонтан. Интересно, люди думают, что я их брею? Или знают, что вырываю? Эй, люди! Есть вам дело до моих бровей?

Пятеро в белых халатах стоят неподвижно.

(Продолжает смотреть в зеркало, разворачивается чуть боком.)Живот полноват. Жирный, жирный живот.(Создает руками складку живота, прижимает части складки друг к другу.)На жопу похоже.(Лезет пальцем в пупок. Нюхает.)Немытая жопа.(Смотрит на Пятерых в белых халатах).

Пятеро в белых халатах стоят неподвижно.

(Продолжает смотреть в зеркало.)Шесть утра — подъем. Семь десять — метро. Семь тридцать пять — трамвай. Семь пятьдесят — кабинет. Восемь утра — планерка. Экспертизы амбулаторные, стационарные…(Стучит в зеркало.)Эй, у тебя глаза горят! Ты бежишь, не успеваешь оглянуться, задуматься, остановиться, вдохнуть. Что ты делаешь со своей памятью? Что ты о себе помнишь? Что ты о себе знаешь? Как тебя зовут? Куда ты летишь? Вдохни, ну, дыши, родной, дыши, дорогой...