Новый мир, 2007 № 11 - [39]

— Грудь — как решето! И хоть бы хны! Все продолжается!

Он весь в крови. Я вижу, что он мертв, но почему-то не понимает этого. И не знаю, как ему объяснить. И стоит ли.

— Айда в рай! — предлагает он вдруг. — Молока напьемся!

Мы огибаем лесок и выходим к деревянному дому. Дед куда-то исчезает. Заглядываю в окно, вижу на стене карту России — и вспоминаю. И ужасно радуюсь, словно разрешилась какая-то мучительная загадка. И чувствую — во сне — огромное облегчение и даже будто бы счастье.

Утром я достал из чулана древний дедовский вещмешок, в котором хранились инструменты. Кое-как почистил его и стал загружать книгами. Без них я не представлял себе жизни даже в Раю. Рюкзак получился страшно тяжелым. Я с трудом взвалил его на плечи и двинулся в сторону вокзала.

Шел и воображал, будто уезжаю не на месяц, а навсегда. Вот так, не сказав никому ни слова, с мешком книг. От этих мыслей становилось радостно и легко. Давно забытое ощущение.

Приехав в Рай, я в очередной раз убедился в своей неизлечимой непрактичности. Конечно же, вместо книг стоило взять с собой посуду, какую-нибудь крупу, соль. В доме не оказалось ничего, даже спичек. А зажигалку я где-то обронил.

Пришлось идти к соседям. Первым, кого я встретил в Раю, был большой дымчатый кот на крыльце дома напротив. Где звери, там и люди, — решил я и, перешагнув через кота, который даже не подвинулся, постучал. Ответа не было.

Я вошел. Посреди комнаты торчала обвалившаяся потолочная балка. Сквозь щели в полу пробивалась трава. Пахло нежилым помещением, чем-то гнилым и отсыревшим. На покоробившихся обоях висела выцветшая до неузнаваемости репродукция “Мадонны” Рафаэля. Это был единственный след человеческого пребывания.

Обойдя несколько домов, я обнаружил везде примерно одинаковую картину. Отличалась только степень запустения. Поэтому, увидев двух маленьких старушек, ковырявшихся в огороде, я обрадовался им, как родным.

Тома и Люся — они настаивали, чтобы я называл их именно так, — были сестрами. Они болтали без умолку и часто произносили хором целые фразы. Причем каждый раз изумлялись и ликовали, будто произошло нечто небывалое.

Через полчаса я знал всю историю Рая. Кот на крыльце — это Василий. Хозяева уехали несколько лет назад, а он не захотел — выбрался из корзины, в которой его везли, и вернулся обратно. Так и живет один в пустом доме.

Тома и Люся родом отсюда. В юности поступили в техникум в Смоленске. Так в городе и остались. У них там двухкомнатная квартира. В Рай приезжают на лето. Зимой им в деревне тяжело.

— А вы ведь постоянно тут жить будете? — спросила одна из сестер.

— Да, — неожиданно ляпнул я.

— Ах, как хорошо, просто замечательно! — воскликнули Тома и Люся в унисон и радостно рассмеялись. — За домом хоть присмотрите. А то каждую зиму Черенок взламывает, ничего оставить нельзя. Все с собой увозим. Да он, один черт, найдет, что украсть. А не найдет, так просто стекла побьет и нагадит посреди комнаты, как пес шкодливый. Да шпана одна из Грязева. Отсидел, теперь не знает, куда себя деть, твареныш!

Сестры накормили меня отварной картошкой и щедро одарили всякой утварью. Назавтра я обещал вскопать им грядку под чеснок. Вернувшись в дом, я обнаружил, что у России отвалился Дальний Восток. Карта вся истлела и расползалась на сгибах.

Так и повелось. Я помогал сестрам огородничать. Изредка ходил в Грязево за продуктами. Тома с Люсей кормили меня, опекали, давали советы и каждый вечер рассказывали историю про Костю.

— Ах, наш Костя был такой высокий, статный красавец! — начинала одна, умильно сложив руки на переднике.

— Жгучий брюнет! — подхватывала другая. — Вылитый Лев Фричинский!

— Да что ты! Евгений Урбанский! — возмущалась первая.

— Жерар Филип! — тут же мирились сестры и продолжали: — Ах, никто так не танцевал вальс, как наш Костя!

— Самый завидный был кавалер!

— А он приглашал только нас! По очереди: Люсю, Тому, Люсю, Тому…

— Он был от нас просто без ума!

— И никак не мог выбрать!

— А потом ему сделали выговор на собрании ячейки!

— Сказали, что любовь втроем — это буржуазный пережиток!

— На нем лица не было!

— Пришел и говорит: я вас обеих одинаково люблю!

— Да! И обеим делаю предложение!

— А кто за меня пойдет — решайте сами, сестрички!

— Мы всю ночь проплакали!

— А наутро обе ему отказали!

— Ведь мы его одинаково любили!

— И тоже не смогли выбрать…

Я бродил по окрестным лесам. Заглядывал в большие лужи, где черный мох стоял не шелохнувшись. Перепрыгивал через затопленные тропинки. Поскальзывался на мокрых корнях. Подолгу смотрел, запрокинув голову, как в далеком небе кланяются облакам вершины берез. И сам начинал покачиваться им в такт, превращаясь в дерево.

Потом выбирался на дорогу, ведущую в Рай, совершенно пьяный — от воздуха, запахов леса, березовых качелей. Шел и горланил, распугивая сорок: “„Наш Костя, кажется, влюбился!” — кричали грузчики в порту…”

Спустя неделю я столкнулся еще с двумя обитательницами Рая. Сначала я заметил козу. Она пристально смотрела на меня из высокой травы. Неподалеку на бревне сидела суровая старуха в тулупе и валенках. В отличие от любопытной козы, она даже не обернулась. Я подошел и поздоровался.