Новый мир, 2007 № 01 - [20]

— Поехали! Поехали! Мы поехали! — запрыгал на сиденье сын, ладошкой по стеклу захлопал; чипсы из пакета полетели во все стороны.

— Это не мы, — сказал Сергеев, — это соседний поезд.

— Нет — мы!

— Не мы.

— Мы! Мам, скажи ему!

— Да не спорьте вы, господи! — как от боли, сморщилась жена. — Сейчас и мы поедем.

Постепенно вагон заполнялся людьми. Многие с сумками, рюкзаками, мешками. Прошла по проходу компания подвыпивших, на вид пригородных парней; Сергеев порадовался, что не сели на свободные места напротив. Еще разборок с гопотой не хватало... Щедро отпил из бутылки. Но любимый “Бочкарев” показался слишком горьким и неживым, даже чем-то сивушным отдавал. Сергеев поизучал этикетку: дата изготовления — 23 сентября. Практически свежее. Цвет этикетки, бумага — обычные. Все вроде нормально, кроме вкуса.

— Какой-то вкус у него, — сказал вслух. — Как “Жигулевское” из бочки.

— Да? — Жена тоже поглядела на наклеенные на бутылке бумажки, сделала глоток, покривила губы. — Действительно... Не покупай его больше. Бурда полная.

— А какое покупать?

Жена не услышала или не захотела услышать в его голосе раздражения. Кокетливо, как часто делала раньше, улыбнулась, поиграла глазами:

— Н-ну, ты же знаешь, дорогой, какое я предпочитаю.

— Прости, твоя “Стелла артуа” не стоит в каждом ларьке.

— Но ты же мужчина. Помнишь рассказ про персик?

— М-да, — Сергеев перевел взгляд в окно, — понятно.

За окном мельтешили люди, так мельтешили, что очень быстро устали глаза...

— Осторожно! — Голос из динамика, четкий, без треска и шипений. — Двери закрываются. Следующая станция — Маленковская.

— Ну вот, — облегченно выдохнула жена, — теперь и мы поехали.

— Ура! — крикнул сын.

— Тише! Дашку напугал... Даже вздрогнула.

Сергеев через силу, в несколько больших глотков допил пиво, поднялся и пошел в тамбур. Следом, конечно, голос жены:

— Только курил ведь...

Он отмахнулся. Тем более что не курить шел, а бутылку выкинуть.

 

2

Дорога казалась долгой. Делать было нечего. Вдоль пути тянулся глухой бело-синий забор, защищающий электрички от безбилетников. Кроме него, ничего не было видно... Сын постоянно возился, шуршал пакетом с чипсами, при появлении продавцов с мороженым или еще чем-нибудь съедобным просил купить. Жена все время беспокоилась — не проехали ли Клязьму. Сергеев злился и отвечал: нет. Он сидел с закрытыми глазами, прислонив голову к стене вагона, и пытался о чем-нибудь глубоко задуматься, увидеть под веками интересное... Раньше, во время тихого часа в садике и на уроках в школе, он спасался от скуки тем, что начинал выдумывать удивительную, интересную, как фильм, историю про клад, или войну, или, позже, про красивую девушку... Истории увлекали так, что он часто вставал после тихого часа позже всех или не слышал звонка с урока. Но постепенно истории выдумывались реже и реже, реальная жизнь становилась интереснее и важнее, а с недавних пор, когда появлялась потребность помечтать, этого не получалось. Иногда что-то вроде бы наклевывалось, обещало появиться, зажечься внутри, Сергеев на секунду-другую куда-то переносился, как бывает в самом начале засыпания, и тут же внешнее, с его горами проблем, дел, людей, выталкивало обратно, в эту уже тягостную, порядком надоевшую реальность.

И сейчас, сидя с закрытыми глазами, в более-менее удобной позе, он пытался представить интересное и в то же время ожидал — вот-вот зайдется голодным криком Дарья и придется открывать рюкзак, доставать контейнер с бутылочками, или сын довертится — свалится на пол, или жена в очередной раз всполошится: “Слушай, это какая уже станция?! Мы проехали! Никита-а!” Вдобавок злило, что не удалось замариновать баранины для шашлыка...

Еще в среду, когда появилась идея поехать на Клязьму, жена вызвалась приготовить свинину, но он настоял на баранине. Он умел выбирать на рынке свежую, сочную мякоть с необходимым слоем жирка и готовить правильный маринад. Жарить по науке... Или внушил себе, что умеет. Но получалось вкусно... В среду после работы зайти на рынок забыл, в четверг работал в вечернюю смену, а сегодня мариновать уже было поздно. Жена в последний момент вынула из морозильника кусок свиного окорока, а он, морщась и досадуя и на себя и на нее, бросил мясо обратно: “Купим на станции. Некогда возиться”. А так ведь хотелось баранинки, сочной, мягкой, дающей энергию, сглаживающей действие алкоголя.

— Тарасовка, — объявил мужской голос из динамиков.

Сергеев открыл глаза, потянулся.

— Следующая — наша.

Жена тут же засуетилась. Сунула ему в руки полупустую бутылку “Бочкарева”:

— Допей, пожалуйста, или лучше выбрось. Редкостная бурда! Больше не покупай.

Он усмехнулся и залпом допил. Бутылку опустил на пол. Под сиденье.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Клязьма. — И электричка мягко тронулась.

— Что, пойдемте? — Жена стала надевать на себя кенгурушник с Дашкой.

— Ну погоди-и, — поморщился Сергеев, — успеем.

Но через минуту все-таки оказались в тамбуре. Сразу захотелось курить, и Сергеев вытряхнул из пачки сигарету, зажал в кулаке зажигалку... Перегон между Тарасовкой и Клязьмой показался поразительно длинным.