Новый мир, 2006 № 12 - [14]

— Речи условны, — усмехнулся Владимир.

Ему посулили, что он на первом же занятии по ребесингу переживет нечто потрясающее, чего ему познавать не доводилось. А он только вышел из тела и был разочарован: такое с ним уже происходило.

— Как интересно!

Детскими глупостями показались ей сейчас воскресные проповеди сельского священника в церковке, переделанной из старой хаты на окраине села возле дачного кооператива.

Владимир рассказывал еще много всего. Перелагал на современный язык некоторые притчи из “Бхагаватгиты” и случаи из жизней многочисленных индуистских божеств. Он мог говорить часами. Иногда Эльзу посещало ощущение, что он будто тренируется на ней. Испытывает какие-то технологии.

Катя Хохлома, может, чакр не открывала, но тоже кое-что могла предсказать. Во всяком случае, второго письма от Рамзана она ожидала не напрасно.

>Какими словами я расскажу тебе,

>Что творится в сердце моем?

>Уже светла дорога, и пора идти,

>Не отвращай же лица своего,

>Дорогая луна

>

>Екатерине — Рамзан

И снова никакого приглашения.

Грузовик, забрызганный грязью, шел по дороге ровно и споро. Тракт проверили саперы. Машина следовала за колонной.

Однажды на блокпосте их тормознули. Юша струхнул, но Аркадий вынул свое светлое лицо с желтым соломенным чубом и голубыми глазами, заспанное:

— Ну чего, чего, командир?.. Ну, груз везем…

Он показал потертое, ставшее уже почти прозрачным удостоверение, где круглилась сиреневая печать.

Золотое солнце краснело, спускаясь за гору. Горизонт был словно погрызен — это вырастали обломки и зубцы Ханкалы. Когда-то здесь был город. Небо — как опрокинутое корыто. Оно как бы отражало и удваивало дорожную безбрежную коричневую грязь, густую и глубокую. И Юше и Аркадию доводилось видеть разное. Как разлетается, словно лампочка, многоэтажка: фух — и все… А теперь и разлетаться-то особенно нечему. Обломки похожи на скрюченную черную мертвую лапу, которая тянется к солнцу, ускользающему между пальцев.

ОХОТНИК ПОГИБАЕТ, стоит ему шепнуть себе, что он победил. Страх поражения дарует силу. И с той быстротой, с какой растет несвоевременная радость победителя, растут силы и мужество врага.

Сражайся! Победа или поражение возможны в любой момент. Погибая, ты будешь счастлив, что сделал для победы все. А победив, скажешь, что сделал для победы все и чуть больше…

Ирина чувствовала себя все хуже. Перебои в сердце. Дыхательные упражнения не помогали. Как будто даже усиливали тяжесть. Словно на горле смыкались чьи-то тяжелые темные руки.

Она решила пойти в больницу. Дождалась своей очереди в клеенчатом кресле, рассматривая ауры окружающих.

— Предпримем суточное мониторирование электрокардиограммы, — сказала врачиха с подбитой, покоцанной аурой. — Раздевайтесь…

Обведенные синим набрякшие глаза за стеклами очков смотрели пусто и потусторонне, как две большие рыбы, заглядывающие в окно батискафа.

— Что-что предпримем? — переспросила Ирина, стаскивая водолазку.

А врачиха уже приклеивала к ее гладкому телу присоски с какими-то проводками, приговаривая:

— Холтер надели. Вот электроды… А вот — кассетка пишется… Батарейка, она в особом кармашке, вот тут, сбоку… Сутки не снимайте.

— Да вы что! Куда мне этот хомут. Я не могу сутки.

— А что такого?

— Чего это все большое-то такое?

— Не нервничайте, — сказала врачиха тусклым, как ее волосы и глаза, голосом. — Каждый день кому-нибудь да надеваем холтер, у нас и отделение — прочитайте на двери. Электро. Кардио. Грамма. У вас с сердечком-то нелады, надо провериться…

Врачиха говорила еще что-то, медленно и равномерно, как надолго заведенная кукла, чувствовалось, что она говорила подобное много раз на протяжении долгих лет, день за днем.

 

Глава 3. Прыгнул

Для беседы, для беседы. Он им не нанимался. Ни для бесед, ни для дознаний. Сотовый Сергея фиксировал несколько раз тот же номер. Иди к лешему, Тихомиров. Провались. Сергей не откликался.

Кто-то, веселый и хмельной, орал на всю станцию:

— Люди! Послушайте! Неслыханная ситуация! Ну одолжите хоть сто рублей, люди…

Были бы деньги — он бы одолжил. Но не менять же доллары? Он уходил с неотчетливой мыслью: “Я, может быть, уношу в своем кошельке твое спасение, друг. Прости. Хотя скорее всего — просто халявную выпивку”.

Москва богата сумасшедшими. Сергей знал одну, из соседнего подъезда. Она ходит только в розовых пачках и с веером — в детстве мечтала учиться на балерину, к старости выжила из ума. И все мечты исполнились. Просто переустроила мир. Никаких “тянем носочек, еще, еще…”. Все довольны. Вот тебе и человек в полной реализации.

В вагоне от “Белорусской” до “Сокола” раздавалось громкое и злое шипение. Хорошо одетая молодая женщина зажимала себе рот и нос и туда, в ладонь, словно в зев сотового телефона, шипела, щелкала, свистела и трещала. Темные волосы. Красивые брови.

Сергей покрутил головой. Он сходит с ума — или она? В вагоне улыбались и понимающе переглядывались. А она ругалась и плевалась в ладонь так яростно, словно незримый собеседник был здесь же. В какой-то момент Сергею даже показалось, что так и надо, такой была реакция присутствующих здесь. Он уже подобрался было поближе к женщине, попробовать разобрать ее шипение, понять смысл шума и щебета, — но тут настала ее станция, и она вышла.