Новый мир, 2005 № 10 - [36]

Или гектаров шесть простого хлорофилла?

 

Маятник

Как олово холодное, блестит

Луна над спинами кариатид

В ночном окне, и тишина лилова.

Раскачивает маятник свой диск

С опаской, — словно взвешивая риск

Готового уже настать иного.

И ты лежишь, хладея и дрожа,

И ждешь, как царь — начала мятежа,

Рассветного сигнала и укола,

Когда последний совершится взмах,

Взорвутся мускулы — исчезнет страх —

И Время превратится в Дискобола.

 

                           *      *

                               *

Ты из глины, мой хрупкий подросток,

Голубой, неуступчивый взор;

Чуть заметных гончарных бороздок

На тебе различаю узор.

Я — другой, я не слепленный — сшитый,

На груди — самый яркий лоскут,

Потому что твой дурень набитый,

За таких двух небитых дают.

Ты с тревогой глядишь бесконечной

И с любовью, забытой давно.

Обо мне не печалься — я вечный,

Как военной шинели сукно.

Мы с тобой жили-были однажды,

Век пройдет, и тебя уже нет.

Значит, буду томиться от жажды

Миллионы мучительных лет.

Потому что взята ты из праха

Для земного — врасплеск — бытия,

А меня изготовила пряха,

Бледный лодзинский ткач и швея.

 

                           *      *

                               *

Я столько умирал и снова воскресал —

И под ударами таинственных кресал,

Перегоревший трут, я одевался снова

В эльфийский плащ огня, в халат мастерового.

И я смотрел в костер, как в зеркало вдова,

И в пепле находил забытые слова,

И вырывал себя из собственной могилы,

Скребя, как верный пес, когтями грунт застылый.

Я прожил жизнь мою, и к смерти я привык,

Как к шуму времени — сутулый часовщик

Или как пасечник в своем углу веселом

К носящимся вокруг шальным и добрым пчелам.

С ветерком в тартарары

Из цикла “Ошейник”.

Палей Марина Анатольевна родилась в Ленинграде. В 1978 году закончила Ленинградский медицинский институт, работала врачом. В 1991 году закончила Литературный институт. Прозаик, переводчик, критик. Автор книг “Отделение пропащих” (М., 1991), “Месторождение ветра” (СПб., 1998), “Long distance, или Славянский акцент” (М., 2000), “Ланч” (СПб., 2000). Постоянный автор “Нового мира”. С 1995 года живет в Нидерландах.

 

Задача, где даны скорость поездa и расстояние между населенными пунктами — а затем спрашивается, сколько лет машинисту, — меркнет в сравнении с предложенной ниже.

Переходящий дорогу пешеход подвергается наезду автомобиля, в результате чего получает множественные переломы нижней левой конечности. Это первое условие нашей истории или, выражаясь арифметически, слагаемое. Второе слагаемое состоит в том, что этот пешеход буквально повернут на куклах. Он может часами разглядывать манекены в витрине, он без ума от марионеток и фильма“Magic” — с молодым Энтони Хопкинсом. Суммой вышеуказанных компонентов — сломанной ноги и околдованности куклами — являетсяситуация, когда данный пешеход лишается гражданства своей страны.

На первый взгляд логики в приведенном построении вроде бы нет — и даже прожженный беллетрист, набивший руку на рояле в кустах и трюке deus ex machinа, вряд ли бы смог так уж бесшовно соединить бузину в огороде с киевским дядькой.

А жизнь, ничтоже сумняшеся, соединила. Нам остается лишь записать сценарий по уже отснятому фильму — не меняя личных местоимений и своих чувств.

Сначала про Энтони Хопкинса. Его герой в фильме “Magic” — фокусник-неудачник. Но все, казалось бы, меняется, когда он изобретает наконец куклу — своего двойника. Фокусник застенчив и целомудрен — кукла беспредельно цинична. Фокусник раним и беззащитен — в кукле живет хладнокровный убийца. Фокусник по-гамлетовски нерешителен — кукла решительно управляет всеми его действиями. Короче говоря, кукла олицетворяет скрытое, тайное “я” этого человека — и одновременно персонифицирует его талант. Так что сначала они оба вполне даже процветают. Ну и погибают, разумеется, тоже вместе.

Я бегала вслед за этим фильмом по всем киноразвалюхам питерского предместья. Картина была не лицензионной. Несмотря на рекламу, лживо сулившую океаны крови и моря спермы — а чем еще подманить к кассе среднестатистического любителя прекрасного, — в зале обычно сидели три человека, двое из которых активно тискались, а третий то всхрапывал, то вновь налегал на семечки. Это все происходило зимой, в летних хлипких постройках; от стужи трещали фанерные стулья, от пола несло холодным пеплом, мочой и мышами.

Я обычно стояла рядом с киномехаником, в кармане которого уже уютно шелестел мой четвертак, и время от времени указывала ему, какие именно эпизоды надобно для меня выстричь. Затем я бежала домой и, при свете настольной лампы, в сладостном уединении, любовалась дважды нелегальным своим сокровищем. В то время видеомагнитофонов в широкой бытовой практике еще не было. У меня по крайней мере не было точно.

Мне удалось выйти на знаменитого мастера кукол, легендарного грузина.

Я заказала ему сотворить моего шаржированного двойника: длинный нос, прямые редкие волосы, большие блестящие глаза — скорбные и глупые одновременно. “А вы не боитесь? — спросил кукольник. — Это же опасно”. “Все уже продумано, — возразила я, — и мной, и теми, кто выше. Какой смысл бояться неизбежного?” Дабы заполучить куклу-близнеца, я продала всю свою библиотеку — что было непросто. В моем собрании пребывали такие реликты и раритеты, что найти на них покупателей не представлялось возможным и в Петербурге.