Новый мир, 2005 № 08 - [90]

В 2001 году “Бессмертный” вошел в шорт-лист премии Ивана Белкина и стал малым лауреатом премии Аполлона Григорьева, в 2002-м был включен в короткий список “Нацбеста” и в длинный букеровский. Большая часть критиков негодовала: до победы талантливая повесть с какой-то фатальной обреченностью так ни разу и не добралась; а кто-то злорадствовал и потирал руки. Но то было лишь предвестие новых бурь. Крупнейшее французское издательство “Галлимар” подписало с писательницей контракт на издание повести, однако в 2003 году на экраны вышел фильм “Гуд бай, Ленин!” Вольфганга Беккера. Фильм имел огромный успех и… повторял отдельные сюжетные ходы “Бессмертного”, издатели приостановили публикацию, заподозрив плагиат. Только вот с чьей стороны? Объяснять, что “Гуд бай, Ленин!” создавался уже после того, как повесть Ольги Славниковой была опубликована, что некоторые идеи витают в воздухе и посещают очень разных художников и людей — точно так же, как одни и те же научные открытия совершаются исследователями, живущими на противоположных концах земли, — занятие неблагодарное, но Славниковой пришлось пройти и через это. В 2004 году роман все же вышел в “Галлимаре”, а вскоре и в нашем “Вагриусе”. Почему так долго тянулась российская история с выходом книги — осталось за кадром. И хорошо. Всю эту “ветошь маскарада, весь этот блеск, ишум,и чад” отдадим за полку книг и сад.

Тем более, открыв книгу, с первых же страниц ее убеждаешься, что сад, выращенный Славниковой, цветет так же свободно и мощно, как и при чтении пятилетней давности, никаких признаков старения и обветшания; что обилие медийных историй, как правило мало сообщающих о сути явлений, вокруг которых они клубятся, в данном случае зафиксировало масштаб и смысловую глубину повести. Повесть увидела свет в 2000 году, и тогда запечатленная в ней эпоха конца 80-х — начала 90-х была на несколько лет ближе — сегодня, во времена сериалов про доброго Брежнева и КГБ в смокинге, повесть обрела совершенно новую, страшноватую актуальность. И эта “бессмертность” “Бессмертного” ясно указывает не только на то, что перед нами факт большого искусства, но и на глубинное родство повести Славниковой с притчей — жанром, не наблюдающим часов, всегда устремленным в пространство вне времени.

Ветеран Великой Отечественной войны Алексей Афанасьевич Харитонов лежит парализованный уже четырнадцать лет. Он в сознании, во всяком случае, он все слышит и, видимо, понимает, вот разве что не говорит. При Алексее Афанасьевиче — безропотная жена, Нина Александровна, трепетно ухаживающая за ним, вступившая с мужем в бессловесную, телепатическую связь, — супруги чувствуют друг друга с полувздоха. Чуть дальше, в другой комнате той же квартиры, живут “молодые” — приемная дочь ветерана (Нине Александровне — родная) Марина и ее муж-недотепа Сергей, который после неудачных попыток стать главой и кормильцем семьи сторожит автостоянку. Именно Марина решает, что свалившийся с инсультом еще во времена Брежнева, крепкий коммунист Алексей Афанасьевич не вынесет обрушившихся на страну перемен. Сердце старого фронтовика не выдержит, и в семейном бюджете тогда образуется непоправимая брешь: основу его составляет внушительная пенсия ветерана. И Марина пытается остановить время. В комнату инвалиду вешают портрет Брежнева, а по телевизору крутят кадры, смонтированные из архивных записей, благо Марина работает на телевидении; специально для парализованного готовятся бодрые советские новости и даже очередные партийные съезды с многочасовым докладом генсека, тихо перекладывающего бумажки.

Однако призраки, которыми наполняют комнату ветерана, быстро переселяются и в жизнь его близких. Каждый из них по-своему слепнет и погружается в неверное, выморочное пространство полусна-полуяви.

Разумеется, Нина Александровна исправно ходит в магазины и на рынок, то есть ежедневно соприкасается с собственным городом, большим, живущим новой, суматошной жизнью. Но даже снящиеся ей сны более реальны, чем все вокруг, настолько неправдоподобно и непонятно выглядит меняющийся мир. “Она, конечно, выбиралась из дома и словно во сне наблюдала перемены: пеструю от импортных бумажек грязь на улицах, обилие в витринах разнообразного мяса — от мозаичных пластов свинины до конфетно-розовых финских колбас, — снящегося к выгодному сватовству, обилие частной торговли всякими мелочами, включая удивительно дешевый, беленький, как рис, китайский жемчуг, о нитке которого Нина Александровна порою мечтала с безнадежной нежностью, — снящийся, однако, к обильным и горьким слезам. То, что все это виделось и было наяву, только усиливало вещие качества предметов, буквально лезущих человеку на глаза”. Даже встречаясь в собственной квартире с дочерью, Нина Александровна подозревает, что ей показывают дочь по телевизору. А узнав о страшной смерти зарубленного топором племянника, она так и не понимает, что речь идет именно о нем, а не о постороннем человеке. Впрочем, иногда сквозь этот морок и самообман вдруг проступают очертания реального мира, но тогда Нина Александровна совсем уже теряет ориентацию в пространстве и на “рынке, явно бывшем зыбкой, машущей пустыми рукавами и гудящей мухами иллюзией”, платит, сколько запросят.