Новый мир, 2002 № 02 - [25]

Ты прости меня Бога ради, прости. Не хотел я.

Он снял автомат с предохранителя, передернул затвор и вставил ствол в рот.

…Дождь кончился.

Утром они покидали это поле.

Ночью подморозило, пошел снег, и все вокруг сразу стало белым, чистым, покрылось огромными кристаллами инея. Чечня поседела за эту ночь.

Огромная километровая колонна полка выстроилась на трассе. Артем сидел не шевелясь, засунув руки в рукава и намотав ремень автомата на запястье. Он уже замерз, мокрая форма заледенела, стала ломкой, хрусткой и примерзала к броне, а пути предстояло еще часа четыре — такой колонной они будут идти долго.

Их связной бэтэр стоял как раз напротив того самого поворота на болото.

Из-за поворота потихоньку вытягивались на трассу машины семерки. Артем заметил Мишкин бэтэр. На броне, со всех сторон обложенный ПТУРами, сидел Василий. Артем махнул ему, криво, невесело улыбнулся. Вася замахал в ответ.

В Алхан-Кале было тихо, бой прекратился еще ночью. Чехов, видимо, добили. Хотя никаких новостей они об этом не слышали. Они вообще не слышали никаких новостей и, что происходило с их полком, с ними самими, узнавали только по радио. Но раз они снимаются, значит, здесь все закончилось. Может, даже Басаева шлепнули.

Колонна тронулась.

Они шли дальше, в сторону Грозного. Взводный говорил, что стоять будут вроде напротив крестообразной больницы. Той самой, которая в «Чистилище». И, видимо, брать ее придется тоже им.

Да и хрен с ней.

Пошли они все к черту!

А поле это ему не забыть никогда. Умер он здесь. Человек в нем умер, скончался вместе с надеждой в Назрани. И родился солдат. Хороший солдат — пустой и бездумный, с холодом внутри и ненавистью на весь мир. Без прошлого и будущего.

Но сожаления это не вызывало. Лишь опустошение и злобу.

Пошли все к черту.

Главное — выжить. И ни о чем не думать. А что там будет впереди, один Бог знает.

Пошли все к черту.

А впереди, Артем еще не знал этого, был Грозный, и штурм, и крестообразная больница, и горы, и Шаро-Аргун, и смерть Игоря, и еще шестьдесят восемь погибших, и осунувшийся, за одну ночь поредевший вдвое, мертвый батальон с черными лицами, и Яковлев, найденный в том страшном подвале, и ненависть, и сумасшествие, и эта чертова сопка…

И было еще четыре месяца войны.

Артем сдержал свое обещание. За всю войну он вспомнил о девочке только один раз. Там, в горах, когда на минном поле подорвался пацаненок, тоже лет восьми, и они везли его на бэтэре к вертушке. Разорванную ногу, неестественно белевшую бинтами на фоне черной Чечни, Артем положил на колени, придерживая на кочках, а голова пацаненка, потерявшего к тому времени сознание, гулко стучала о броню — бум-бум, бум-бум…

Александр Тимофеевский Запах сада

Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург. Автор стихотворного сборника «Песня скорбных душой». См. подборку его стихотворений в «Новом мире» — 1999, № 11. Живет в Москве.

* * *

Где волны серые, холодные

Извечно друг за другом следуют,

Дельфины милые, свободные

Свистящим шепотом беседуют.

Не понимая разрушения,

Не принимая созидания,

Во имя самоулучшения

Передают поток сознания.

* * *

Душевная буря метет,

Бросает в огонь из полымя,

А в поле цикорий цветет

И прячется в сизой полыни.

Нагнешься над синим глазком —

Открытым, доверчивым, кротким —

И кажешься рядом с цветком

Расплывчатым, тусклым, нечетким.

* * *

Зелена гора, Что стоишь одна?

Ты хлебни с горла Зелена вина.

Чем стоять одной, зеленой,

Ты бы стала, гора, моей женой.

Разве я, гора, не пара тебе,

У меня ли не горб на горбе?

Я жизнь свою просвистал,

Куда хотел — не летал,

Мой час настал — пропустил,

У Бога куска не просил.

* * *

Относительно уюта —

Ожидается уют.

Одноместную каюту

Всем когда-нибудь дают.

Относительно покоя —

Обещается покой

Под тяжелою такою

Деревянною доской.

Относительно удачи —

Не предвидится удач.

Тут меня переиначить

Не сумеешь ты, хоть плачь!

Все, что в этой жизни нужно,

Нам судьба наворожит:

Половина жизни — служба,

Половина жизни — быт.

Что от этого осталось,

То и нам с тобой досталось,

Нам одним принадлежит.

* * *

Душа моя от тела отлетела

И стала малым облачком печальным,

И грустно-грустно на землю глядела,

Вернувшись к тем кругам первоначальным.

Бессчетные, к ней прижимались души,

Бесплотные, они сбивались в тучи.

Немотные, они точили слезы —

Три дня им оставалось видеть землю…

* * *

Пойдем, исполнены смиренья,

Туда, где осень сено косит,

Где дева с детскою свирелью

Слова безмолвно произносит.

Слова, как «даждь нам днесь», простые,

Как хлеба вкус и запах сада,

Слова, к которым мы остыли,

А их-то нам с тобой и надо.

А звуки те, что нас манили,

И те, которым мы внимали,

Подобны играм беса или

Напевам демона Тамаре.

* * *

День, утомленный сонной ленью,

Вдруг опускает повода,

Я снова пропустил мгновенье,

Когда рождается звезда,

И возникают в тихой дали

Еще синеющих небес

Та звездочка нежней печали

И месяц тонкий, как порез.

* * *

Мы, россияне, так рассеянны.

Построив храм Христа — забыли

Офелию на дне бассейна.

Вот она ртом, как рыбка,

воздух хватает:

Любви не хватает,

Любви не хватает…

* * *

Наивный Гамлет хочет цепь разбить, Взять два звена из всей цепи сомнений. Но мир не знает роковых мгновений, Не существует «быть или не быть» — Вот в чем разгадка наших преступлений.