Новый директор - [26]

— Алексей Николаевич, знаете, кто у них в группе? — спросил Щербаков. — Игорь Уваров. Слышали, конечно, такую фамилию? Папаша — человек известный…

— Вот как! Ты думаешь, сынок тоже ларек грабил?

— А что?

— Нет. Тут что-то другое… ты хоть и «опер», а нюх у тебя неважный. Тут не ларьком пахнет. Читал, что он ему наколол?

— Нет.

— Можно его ознакомить, Константин Семенович? — спросил Глушков.

— Конечно.

— Читай. Видишь… «Держись на поверхности»… Значит, есть и глубина… Это дело будет посложней. Гошка Блин сразу не расколется. Стреляный воробей.

10. Гошка Блин

Георгий Волохов вошел в комнату без всяких признаков смущения, уверенной, развалистой походкой, словно он делал кому-то одолжение. Остановившись посредине комнаты, он огляделся и, увидев свободный стул, кивнул головой.

— Сюда? — спросил он сопровождавшего его Глушкова.

— Нет. К нему.

— А что, у тебя квалификации не хватает?

— Угадал.

— Садитесь, Волохов, — предложил Константин Семенович. — Будем знакомиться. Я про вас много слышал… А тут опять что-то написали. Не успел прочитать.

С этими словами он достал из папки протокол предварительного допроса и начал читать. Волохов подтянул сползающие штаны — ремешок у него был отобран — и сел.

— А чего ты меня в одиночке держишь? — громко спросил он Константина Семеновича.

— Скучно? — отозвался Алексей Николаевич, устраиваясь за своим столом.

— А что, нет, что ли! Посиди-ка сам два дня!

— Людей подходящих для тебя не задержали, — пояснил Глушков. — Сам знаешь, сейчас затишье.

— Ничего я не знаю. А в других-то камерах сидят же…

— Там люди иного круга. Они тебя, пожалуй, испортят, — насмешливо сказал Глушков. — Ты быстро подпадаешь под чужое влияние, Волохов. Даже вон мальчишки тебя с толку сбили…

— Ладно уж… Следователь, дай покурить.

Константин Семенович поднял глаза от протокола, достал с подоконника пачку папирос и молча положил перед юношей. Волохов закурил и с видимым удовольствием затянулся.

— Со вчерашнего дня не курил. И кормят у вас тут… одна баланда, — ворчливо проговорил он. — А ты что, из прокуратуры, что ли?

— Нет, я следователь уголовного розыска, — ответил Константин Семенович, откладывая в сторону протокол.

— Ты наше дело будешь вести?

— Да.

— Ну давай!

— Где вы работаете, Волохов?

— Сейчас нигде.

— На иждивении матери?

— На каком еще иждивении! — обиделся юноша. — Что я… больной, что ли!

— Но если вы нигде не работаете, то на какие средства живете?

— Ну мало ли! Продам что-нибудь… Халтурка подвернется. Мне много не надо.

— Ну, а сколько вы тратите в месяц?

— Не знаю, не считал.

— Не считали! Ну что ж. Давайте займемся сейчас. Подсчитаем приблизительно.

Волохов, прищурившись, пристально посмотрел на Горюнова. В чем дело? Что это за птица? Шутит он или издевается? Вопросы задавались вежливо, спокойно… и очень серьезно. Не было насмешки, обычной снисходительности, и даже разницы положения не чувствовалось в тоне этого разговора. По-видимому, такое обращение было для Волохова в новинку, и он не знал, как себя держать с этим следователем.

— Не надо считать! — грубо сказал он. — Ни к чему!

— Почему? Я должен уточнить этот вопрос. Если вы утверждаете, что не живете на иждивении матери, то необходимо выяснить, на какие же средства вы живете и где получаете эти средства. Всё равно же такой вопрос вам зададут на суде. Вы можете мне не отвечать. Это ваше право. Но молчанием вы ничего не достигнете, а только затянете следствие.

Верный своим принципам, Константин Семенович говорил с Волоховым действительно как равный с равным. Перед ним сидел хотя и испорченный, но человек. Видя, что Волохов не желает отвечать, он переменил тему.

— На предварительном допросе вы говорили, что никакого отношения к ограблению ларька не имеете. Так ли это?

— Конечно, так! До ларька я и пальцем не коснулся.

— Но ведь вас задержали на месте.

— Ну так что! Ну стоял на «ата́с»…

— Атас? Что это значит? Переведите, пожалуйста, на русский язык.

— А это что, по-американски, что ли?

— Не знаю. Американского языка вообще не существует, а русский язык я знаю, и такое слово слышу первый раз.

— А брось ты выкобениваться! — вдруг вскипел Волохов. — «Не знаю, не знаю!» Обыкновенного слова не знаешь!

— Я могу только догадываться, — невозмутимо продолжал Константин Семенович. — На воровском жаргоне раньше говорили: «Стоял на стреме». Так?

— Ну так.

— Атас — это, значит, синоним.

— Чего такое? Какой синоним?

— Вот видите! Вы, оказывается, тоже не все слова знаете. Синонимом называется сходное по смыслу слово. Вы учились, Волохов?

— Учился.

— Сколько классов вы окончили?

— Восемь.

— Даже восемь! Будем считать, что вы достаточно образованны… Итак, вы стояли на атас?

— Ну да… Пацаны попросили.

— Где они вас просили? На месте или раньше?

— Раньше. Я у них в доме был. Ну, зашел с одним приятелем. Немного бухие…

— Простите! — остановил Волохова Константин Семенович. — Как вы сказали? Бухие! Я правильно произношу?

— Ну, бухие…

— А что это значит? Переведите, пожалуйста.

— Ну, подвыпили маленько.

— Понимаю. Бухие — это значит по-русски — нетрезвые.

— А что ты строишь! — снова прорвался Волохов. — Ты думаешь, я тебя боюсь!

— Нет. Этого я не думаю. И я бы вас попросил, Волохов, обращаться ко мне так же, как и я к вам: на «вы»! — твердо сказал Константин Семенович. — Нужно не бояться друг друга, а уважать. Вы человек, и я тоже человек… Представьте, что я начну говорить с вами в таком же тоне… «Брось ты выкобениваться, Гошка Блин! Что ты строишь из себя!», — подражая Волохову, прокричал Константин Семенович. — Что в этом хорошего? Давайте лучше договоримся: уважать друг друга и не тыкать. Вы согласны?