Новый директор - [15]

— А что рассказывать? Была я девчонкой глупой… На фабрике у нас один студент на практике работал. Культурный такой, образованный… Ну вот и вскружил голову. Всякие слова красивые говорил… А я верила… Да разве только я? Потом уехал… Все мы такие дуры в молодости. Доверчивые.

— Вы знаете фамилию отца?

— Знаю. Только ни к чему его теперь трогать.

— Пускай продолжает развлекаться с другими, — в тон ей продолжал Константин Семенович.

— Да. Пускай живет! — согласилась женщина, но сейчас же спохватилась: — Как вы сказали? Развлекаться с другими? Это почему же?

— Так выходит! Этот обман вы ему простили, а до других вам дела нет…

— Теперь он человек пожилой, — горестно сказала женщина. — Остепенился. Да и время теперь после войны другое. Сейчас девчонки сами на шею вешаются. Ни стыда, ни гордости… Вижу ведь я, что у нас на фабрике делается!

— Все такие?

— Нет, зачем же все? — подумав, сказала Волохова. — Всякие есть. Одни отпетые совсем, отчаянные головушки, а другие… Нет, про всех нельзя говорить. Есть хорошие девушки.

— Так оно и раньше было. Всякие. А скажите мне, пожалуйста, сын похож на отца?

Вопрос этот почему-то смутил женщину. Взглянув на следователя, она отвернулась к окну, и было видно, как сильно покраснело ее лицо.

— Да. Похож… очень похож! — после некоторого молчания ответила она.

— А давно он отбился от рук? — Константин Семенович, хотя и задал этот вопрос, не стал ждать ответа. — Вначале он скрашивал вашу нелегкую жизнь… Первая улыбка, первый лепет, первые шаги. Всё это приносило вам радость. Вы его ласкали, баловали, всё разрешали. Потом он стал старше, но вы продолжали всё делать за него, всё ему прощали… — Константин Семенович говорил чуть нараспев, и женщина в такт его словам кивала головой. Взгляд ее больших грустных глаз был устремлен в окно, куда-то выше адмиралтейского шпиля. — Исполняли все его желания, — продолжал Горюнов. — Давали деньги в кино, на эскимо… С каждым годом потребности мальчика росли… Вам было трудно, но вы себя утешали примерно так: «Пускай мне будет тяжело, зато у сына — счастливое детство». Так?

Женщина очнулась.

— Так, — сказала она тихо. — Откуда вы это знаете?

— Вы не первая и не последняя. Когда ребенок по натуре энергичен, предприимчив и когда безвольная, безрассудно любящая мать воспитывает сына так, как я говорил…

— Но ведь я не учила его воровать… я не воспитывала его таким! — горячо возразила Волхова. — Я ему всегда говорила, что надо быть честным, хорошим…

— Говорили? Конечно, говорили. Ну, а почему же он стал вором?

— Не знаю… Попал в плохую компанию… Мне за ним следить было некогда, я на работе целый день.

— А почему другие дети не попадают в плохую компанию, почему не становятся ворами? Почему они помогают своим матерям, уважают их, любят, жалеют, берегут?

Возражать на это было трудно. Ведь и в самом деле, все ленинградские дети, выходя из дома, оказываются примерно в одинаковых условиях. На всех может влиять улица, все они могут встретиться с плохой компанией.

— Как же так, товарищ следователь? — после некоторого раздумья спросила Волохова. — По-вашему, выходит, что когда мать любит своего ребенка и слишком балует, значит, он должен стать вором?

— Нет. Вором он становится редко, но плохим человеком — очень часто. И почти всегда — эгоистом, барчуком, жестокосердным.

— Значит, детей и любить не надо?

— Обязательно надо. Но любить надо ребенка, а не свою любовь к нему. Ребенок не игрушка, не кукла, а человек.

В это время в дверь осторожно постучали.

— Разрешите войти? — спросил мужской голос в чуть приоткрытую щель двери.

— Ну входите. Кто там?

Вошел высокий мужчина в грязной перемазанной маслом спецовке, распространяя сильный запах бензина. Вежливая улыбка, застывшая на его губах, никак не соответствовала тревожному выражению глаз.

— Вы Садовский? — догадался Константин Семенович, увидя в руках мужчины повестку.

— Точно так!

— Подождите в коридоре. Я вызову.

— Только я с работы отпросился, уважаемый товарищ…

— Подождите в коридоре, — спокойно повторил Константин Семенович.

— Слушаюсь! — как можно любезней произнес мужчина и, с ненавистью взглянув на Волохову, быстро направился к двери.

— Вы знаете этого человека? — опросил Горюнов, когда Садовский вышел.

— Ну как же! В одном доме живем.

— Большая у него семья?

— Четверо. Жена, сын, дочь…

— Сына зовут Николаем?

— Господи! И Колька сюда попал! — с искренним огорчением воскликнула женщина. — Такой хороший парнишка…

— Плохая компания… Компания вашего сына.

— Мой сын тут ни при чем, товарищ следователь, какая он Кольке компания! Гоше девятнадцать исполнилось, а тому и четырнадцати нет. С дочерью Садовского — верно… одно время гулял, — поджав губы, призналась Волохова. И сказано это было таким тоном, что сразу стало ясно, с каким презрением относилась она к девушке.

Константин Семенович ждал продолжения. Ждал полной, хотя и пристрастной характеристики дочери Садовского, но ошибся.

— Вы говорили, что, когда несознательная мать балует ребенка, он может стать вором, — медленно, словно взвешивая каждое слово, произнесла женщина. — Ну, а вот, к примеру, Колька! Тоже начал воровать, а ведь его никто не баловал… Он и голодным часто сидит, и бьют они его… Особенно отец, когда пьяный.