Новые записки о галлах - [54]

Когда я зашел в отведенный мне закуток, скудный свет сумерек, пробившись сквозь плотно зашторенное окно, чуть дрожа, нежился в моей кровати. Ветки растущих у дома деревьев слегка постукивали в окно, навевая дрему своими однообразными и монотонными звуками. После тяжелой дороги я очень желал выспаться, но беспокойные раздумья не оставляли меня в покое. Я все размышлял о наших с Леной отношениях, о том, как нелепо они складываются в последнее время. Ворочаясь с боку на бок, я подумал, что неплохо было бы что-нибудь почитать. Быть может, чтение отвлечет меня от сосредоточенности на неулаженности моей судьбы, и я вспомнил, что имею с собой дневники моего старого друга Андрея, с которым я надеялся сегодня увидеться, но который, оказывается, был сейчас за тридевять земель, в далеком Минске. Карьерист. Нет, в честолюбии ему решительно не откажешь. Он сразу же хотел быть первым во всем, напрочь отметая возможность быть где-либо на вторых ролях. Но вот же он стал крупным ученым, издает одно исследование за другим, а у меня пока ещё ничего нет. Сам, в одиночку, ничего не сделал. Даже этот Акмим. Ведь все лавры наверняка достанутся Масперо, а также Буриану, который опубликует итоги раскопок. Да, у Андрея пока что получается гораздо лучше, чем у меня. Я зажег лампу и раскрыл его юношеские дневники, оставленные им у меня на квартире. Когда он съезжал, то забыл прихватить их, потому что к тому времени он начал уже новую тетрадь, а эту... эту я неоднократно с тех пор перечитывал, удивляясь богатству философских изломов, пережитых нами в молодости. Я бережно перебирал страницы, вчитываясь в давно известные мне записи, в которых Андрей оставил частичку своей души, на которые и моя душа тоже очень живо откликалась. Особенно меня привлекало вот это место его дневников - Андрею тогда было всего лишь семнадцать лет: "Вновь я один в ночи, и не отвлечь эту ночь от звуков, насытивших единственное измерение звучности. Вновь я хочу постигнуть ночь, и нельзя понять её, не осознав как чужие эти звуки, своей привычностью делающие мир непознаваемым, а истину - тайной. О, загадка бытия, зачем ты призвана быть разгаданной, ведь к чему это тоскливое одиночество в призрачном мире символов ? Зато могу открыть я красоту и горькую участь человека, для которого в познании противоречия рождается удивительная чистота. Ведь есть же высшая справедливость во встрече добра и зла! Не будь в нас зла и рождающегося из доброты отвращения к нему, неприятия, стремления его преодолеть, мы бы не так стремились к очищению, изнывая от ненависти к злу, поедающему нас. Мы бы не так презирали зло, брезгуя всем, что может причинить боль телу или душе. А в Боге зла нет. Поэтому Он любит его и допускает. Господи, зачем Ты поразил мою душу грехом, ведь теперь я лучше чем Ты...И я не могу понять, как Ты можешь пугать меня жизнью, которой я боюсь, ибо в ней слишком мало меня, а много Тебя во мне, и слишком мало Тебя, а много меня в Тебе. Гнушаясь зла, я боюсь причинить боль солнечному лучу, Ты же, свободный от дурных помыслов, способен истирать в прах целые нации, не оставляя ни следа от континентов. Оттого, когда я думаю о скорбной правде Твоих замыслов, коим подвластны роковые судьбы, когда предо мной вопли страдания есть и безумие потерянных существ, поющие струны нутра коих, рванув, Ты обрек на безгласие, когда я предчувствую исчадие неслыханного пламени, испытующего своим терзанием сплошную рану представленных душ, я начинаю понимать, что я много прекраснее Тебя. Но, Боже, если в следующий раз Ты захочешь создать того, кто будет совершенней чем Ты, то выбери кого-нибудь иного. Потому что я разучился противопоставлять ближайшее и сближать разноименное, а что может быть кровней и решающей тогда, когда определяешься среди того, что всего между собою схоже, когда ты проклят на избор среди родственных сил, корневища вселенной сотрясающих в схватке, о которой стоит лишь помыслить, как истираются раскаленным жерновом визжащие нервы. А я всю жизнь считал их одним и распахивал глухую вечность между светом и тьмой, электризуя их так, что космос содрогался разрядами, раскалывавшими твердыню бесконечности. И потому, Господи, в следующий раз пусть это буду не я ! Я рвану пасть оскалившейся земли, и выйду в небо, где решается моя судьба, и ощупью различу путь в слепящих протуберанцах ореола сцепившихся огненных стихий. И пройду, и буду кричать от боли и неведенья, но я пригублю ненависти из чаши сердца Твоего врага и оборву его полубеспамятный слух великим воплем накопившегося гнева. Я сделаю все это, и я упаду замертво, и я признаю, что и сейчас была лишь Твоя, а не меня, немощного, воля. И за прозрение это, за страстотерпие это немыслимое, Боже, пусть в следующий раз это буду не я! Я примерю любовь и ужас, и, взойдя к тебе по гребню страдания, исполнюсь мощью незыблемого властелина, взмахнув крылами сильными, как вся напряженность межпланетных притяжений; и я сойду на землю, как Титан, и изолью на землю раскаленный нектар бесконечно густой испытующей лавы. Я останусь бесстрастен и, величаво склонившись над планетой, безмолвно источу весь свет, скопленный мною у Того, кто научил меня не бояться зла. Я поймаю единым жестом всю выпорхнувшую из огня пернатую одержимость; я поцелую её и отпущу в смерть. И оживут камни, и травы будут шептать молитвы незвучным, двуединым языком. Тихо трепещущие рядом ветви невиданных дерев и пенящиеся у моих золоченых стоп мудрые воды безграничного океана поймут меня: в рассеченной поисторической жути есть вечное избранничество и вечное изгнание; а стою, раскинув руки, держа в каждой из них по сотне галактик, теменем своим подпирая изножье предвечных благословенных палат и рыдаю: "Господи, молю Тебя, пусть в следующий раз это буду не я".