Новые страхи - [74]

Он тяжело дышал. Она почти чувствовала его горячее порывистое отчаянье.

– Ты правильно поступил, Роббо. Он убил людей. Что ты еще мог сделать?

– Ты это серьезно или притворяешься? Вот если б я не вызвал полицию, потому что он убил людей, то это на хрен было бы правильным поступком, Ханна. Я вызвал, потому что думал, он убьет и меня. И он пришел ко мне, потому что знал, что я это сделаю, знал, что я его заложу.

Она открыла рот, собираясь заговорить, может быть, сказать, что ей очень жаль, но он не договорил. Она слышала, как он двигал сапогами по земле и его учащенное дыхание.

– И когда его увозили, все еще мокрого от этого гребаного душа, он сказал мне: «Все нормально, Роббо», как будто вполне серьезно, а я стоял на пороге в нижнем белье и в тапочках, беспокоясь о гребаных соседях.

– А я раньше была троллем.

Он снова закашлялся.

– Что?

Она указала жестом на снег:

– До всего этого. Я тогда была зрячей, и в мире уже был Интернет. Я работала в ночную смену кассиром на бензозаправочной станции, а днем в чатах троллем.

Она едва слышала, как он моргал. Ей вдруг захотелось рассмеяться.

– Хочешь сказать, ты была одной из этих идиоток, которые выводят людей из себя подколками и хихиканьем?

– Нет, – быстро проговорила она, но не потому, что хотела оправдаться. – Я делала то же, что и ты. Наблюдала, слушала. Понимала, в чем слабость людей, и использовала их.

– У тебя это типа чертовски хорошо получается, – сказал он с тихим застенчивым смешком, потому что был гораздо умнее, чем о нем думали.

Некоторое время он молчал. Она больше не слышала даже его дыхания, только потрескивание хвороста в костре и приглушенные разговоры на другой стороне лагеря, звук закрываемой дверцы машины, лишенную эха пелену ложащегося снега. Мысленным взором она видела растущие группами сосны, запах которых чувствовала до того, как здесь разбили лагерь. Она вообразила их белые ветви, шишки, поблескивающие от мороза, темные стволы в тени. Она представила заброшенные города и деревни и вновь выстроенные города, покрытые бездыханной белизной и тишиной. Она вообразила себе все лагеря, несомненно, такие же, как этот: маленькие бастионы огненного сопротивления, подобные серовато-коричневым бакенам на побережье, передающим сообщения судьбы.

Она вздрогнула, когда Роббо прочистил горло.

– Какого черта ты этим занималась? – Голос звучал сердито, и это, по крайней мере, она могла понять. Роббо не только считал, что из-за слепоты она может лучше слышать и обонять, он думал, что она вообще была лучше. Лучше всех остальных.

Она и сама много думала зачем. Чаще всего она выступала от лица мужчины, хищника, чье женоненавистничество скрыто под наигранным интересом и небрежным брутальным обаянием.

– Не знаю. Просто так.

Она услышала звук, возможно, сломалась под тяжестью снега ветка или оголодавшая дикая собака попыталась охотиться. Ей сразу же снова стало страшно, уверенность в себе пропала. Она протянула к костру онемевшие кисти.

– Ты когда-нибудь уставал, Роббо?

– Конечно. – Снова эта застенчивая усмешка. – Желал бы я вместо этого остаться дома и упиться вусмерть? Конечно да.

Снег попал между одеялом и кожей на шее.

– Как по-твоему, мы оба стали лучше?

– Нет. А ты как думаешь?

– Нет. – Она улыбнулась, и заболели потрескавшиеся губы. – У нас не осталось этого гадкого рома?

– Осталось немного, но ты пей на здоровье.

– Можем вместе выпить. – Она услышала, как он отвинчивал колпачок фляжки и тихий плеск ее содержимого. Когда Роббо поднялся, чтобы обойти вокруг костра, она слышала, как под его сапогами хрустит снег, хруст сначала уходил в снег и лишь затем вырывался в воздух. Снег быстро становился все глубже. Роббо присел рядом с ней на корточки, и она сразу почувствовала запах рома, его дыхания, его пота. По коже пошли мурашки. Вероятно, остальные ее чувства в конце концов тоже обострились.

– Все нормально, Ханна?

– Да, – сказала она, ощущая ладонями холодную гладкость фляжки. Она охватила онемевшими пальцами горлышко и приложила его к губам. Едва хлебнув, она закашлялась, затем снова поднесла горлышко к губам и остановилась.

– Ты ничего, допивай, – сказал Роббо.

Когда он стал подниматься, она потянула его рукой за пальто. Он снова сел на корточки, и она спохватилась, что задержала дыхание, и выдохнула. Она больше не прикладывалась к фляжке, но проглотила ром, который набрала в рот.

– Я вижу их, Роббо. Белых. Я всегда могла их видеть. С самого начала.

Он потерял равновесие. Она слышала, как ноги перестали держать его, как каблук сапога скользнул по засыпанной снегом земле, и зад опустился в снег с почти забавным звуком «хрум».

– Только их я и могу видеть. – Она почувствовала потребность объяснить, теперь это было излишне, но умолчание ощущалось слишком тяжело. Все эти недели люди доверяли ей, поддерживали ее под локоть, считали особо одаренной, залогом своей удачи. Она помогала им, но недостаточно. Не так, как могла бы. И теперь случилось это.

– И отлично, Ханна. – Но говорил он осторожно, опасливо. Может быть, в его голосе даже звучало некоторое разочарование. – И я понимаю, почему ты никогда об этом не говорила. Тогда ты бы стала такой же, как те, кто не ходит вслепую среди этих триффидов