Новые страхи - [33]

Марко мне нравился. Блестящий художник, он удивлял своими работами. Он был жизнерадостен, интересовался другими людьми, что для художника, уж вы мне поверьте, черты характера необычные.

Я ни разу не видела, чтобы он согласился с Бек, такого не могло случиться и за миллион лет. Но даже при этом она была так хрупка, так погружена в себя. Кто-то считал, что она создана для вечеринок, но это неверно. Единственное, что ей нравилось в вечеринках, так это возможность сидеть в углу, пить водку и ни с кем не разговаривать. Разговоры вел Марко. Он был прекрасный хозяин, когда в настроении, а в настроении он бывал большую часть свободного от работы времени.

Он был знаком с Ансельмом Кифером[10], хотя никогда не распространялся на эту тему, просто не было необходимости.

Помню, он сказал мне, что Бек разбазаривает свой талант.

– Пьет слишком много, – сказал он, как будто Бек решила бы свои проблемы, если бы потребляла меньше алкоголя. Марко тоже любил выпить, но никогда не пил до шести часов вечера, в это время он обычно заканчивал работу. Можете возразить, что суровая трудовая этика Марко осложняла жизнь Бек, заставляла его думать, что дни, проводимые ею в баре, – корень ее бед, хотя это было не так, это была лишь маска, которую она надевала.

Бар был местом, где, в конце концов, она чувствовала себя в наибольшей безопасности. Большинство драк, которые разыгрываются в барах, заканчиваются разбитым носом, и демоны в них не участвуют.

Важно сказать, что Бек действительно считала себя дзёро-гумо, женщиной-пауком. Думаю, ей, как и ее матери, диагностировали шизофрению. Различие же между ними заключалось в том, что у Дженни был Адам. Адам Хэтауэй не просто защищал Дженни от мира, но от нее самой, вот почему ей удалось так долго прожить с Марко. Сам Марко не мог бы сыграть такую роль защитника, во-первых, потому что, как и все художники, был эгоистом, и во-вторых, потому что отказывался признать, что с ней что-то неладно.

Для Марко все упиралось в дисциплину, вернее, в ее отсутствие – стоило Бек должным образом организовать жизнь, считал он, и все наладится. Возможно, он даже был прав – хотя бы наполовину. Видит бог, у Бек был редкий талант жить в хаосе.

В Западной Африке и на Карибских островах паук считается воплощением Ананси, бога-обманщика, рассказчика, следопыта. В мифологии хопи и навахо Суссистанако, или Бабушка-паучиха, научила людей скрываться на открытом месте. По всему миру богини-пауки – женские божества (исключением является лишь Ананси), носители тайного знания, которым делятся с людьми, хранители огня – они учат терпению и хитрости как главным достоинствам. У инуитов игры с веревочкой, передававшиеся буквально из рук в руки от одного поколения к другому, – подводят девочек к наследию, оставленному пауками.

Арахна ткала шелковые гобелены с такими узорами, что ее таланту завидовали олимпийские боги.

После присуждения Бек премии за «Дзёро-гумо» я решила написать очерк – может быть, даже монографию – о знаменитых гравюрах Доре[11], посвященных Арахне, и сравнить их с серией этюдов, выполненных пером и чернилами американской художницей японского происхождения Хелен Огава. На первый взгляд эти две группы изображений замечательно похожи, они показывают ужасную метаморфозу женщины – ее тело сгибается, искажается и принимает несвойственную ему форму. Присмотритесь к ним внимательней и увидите, что тогда как в образах Доре на первом месте агония потери, работы Огавы показывают экстаз нарушения закона природы и повторного рождения.

Дзёро-гумо более могущественна в своей паучьей форме и знает это. Ее трансформация дается ей с трудом, но, несмотря на очевидные неудобства, она страстно желает ее.

Когда автобус подъехал к бару, уже почти стемнело. Во время поездки было прохладно, но снаружи просто морозно. Пахло рыбой и чипсами. В животе бурчало – последний раз я поела в Эксетере. Я всерьез подумывала о том, чтобы зайти в бар, заказать что-нибудь горячее и жирное из меню, забыть Бек, Бена и всю эту печальную историю. На час или около того, по крайней мере.

Я спрашивала себя: зачем я согласилась приехать и особенно зачем согласилась остановиться в доме Бек. Это была ошибка.

Я не могла оправдать себя тем, что Бен ждал, ждал моего приезда, чтобы мы вместе поужинали. Я оставила позади бар, прошла по дороге и повернула в узкий каменный мешок, где стоял дом Бек, с облегчением увидела свет на крыльце и в окне на первом этаже, позвонила и ждала, поеживаясь в тонкой куртке с капюшоном, которую не надевала со времени последней поездки сюда.

Осталась бы Бек в живых, если бы я больше сделала для нее? Здесь, в Хартленде, этот вопрос казался почему-то более актуальным и определенно более жестоким, вероятно, оттого, что избежать его было сложнее.

Бек была обречена – это знали все знавшие ее. Обречена и больна. По крайней мере, врачи подтвердили, что течение ее болезни невозможно не то что остановить, но даже точно назвать.

Парадная дверь отворилась, из передней пахнуло знакомым запахом влажных старых газет и умеренных лишений такого рода, что с ними проще примириться, чем попытаться что-либо изменить.