Новые стихотворения - [9]

Глаза закрыты тяжестью пространства…

Скелеты, рты, цветы. И в этих ртах

⁵ ряды зубов сияют, словно пешки

дорожных шахмат из слоновой кости.

Цветы и кости тонкие, и жемчуг,

рубашек ткань увядшая, и руки

над сердцем рухнувшим. Еще, однако,

¹⁰ под множеством колец и талисманов,

и голубых камней (даров любовных)

стоит, как склеп, тайник безмолвный пола,

под самый свод набитый лепестками.

И вновь — рассыпавшийся желтый жемчуг

¹⁵ и чаши глиняные, на которых

доподлинные их изображенья,

зеленые осколки ваз для мазей,

цветами пахнущие, и фигурки

богов в домашнем тесном алтаре.

²⁰ Разорванные пояса и геммы,

изображения огромной плоти,

смеющиеся рты, танцоры, пряжки

из золота, похожие на луки,

звериные и птичьи амулеты,

²⁵ а также иглы длинные и утварь,

и круглый черепок из красной глины,

на нем — как надпись черная над входом —

коней четверка, рвущаяся вдаль.

И вновь цветы, рассыпавшийся жемчуг,

³⁰ и стройной лиры мягкие изгибы,

и вдруг мелькнул в тумане покрывала,

из куколки башмачной появившись,

изящной щиколотки мотылек.

³⁴ Так и лежат, набитые вещами, —

игрушками, камнями, мишурой,

разбитой вдребезги — всем, чем угодно,

темнея медленно, как дно реки.

³⁸ Они и были руслом…

В их волны быстротечные сверзались

(спешившие к последующей жизни)

тела влюбленных юношей не раз

и бушевали в них мужей потоки.

А иногда со скал высоких детства

к ним скатывались мальчики на дно,

и здесь играли весело вещами,

пока их не сбивала с ног стремнина.

⁴⁷ Тогда, заполнив плоской и прозрачной

водой всю ширь широкого пути,

они взвивали в нем водовороты

и берега впервые отражали

и птичьи клики — но врезалась ночь

тем временем звездами в небосвод,

его раскалывая пополам.

Орфей. Эвридика. Гермес

То были душ причудливые копи…

Рудой серебряною шли они —

прожилками сквозь тьму. Между корнями

ключом забила кровь навстречу людям

и тьма нависла тяжестью порфира.

Все остальное было черным сплошь.

⁷ Здесь были скалы,

и призрачные рощи, и мосты над бездной,

и тот слепой огромный серый пруд,

что над своим далеким дном повис,

как ливневое небо над землею.

А меж лугов застенчиво мерцала

полоской бледной узкая тропа.

¹⁴ И этою тропою шли они.

¹⁵ Нетерпелив был стройный тихий муж,

в накидке синей шедший впереди.

Его шаги глотали, не жуя,

куски тропы огромные, а руки,

как гири, висли под каскадом складок,

²⁰ не помня ничего о легкой лире,

что с левою его рукой срослась,

как с розою ползучей ветвь оливы.

Он в чувствах ощущал своих разлад;

как пес, он взглядом забегал вперед

²⁵ и возвращался, чтоб умчаться снова

и ждать у поворота вдалеке, —

но слух его, как запах, отставал.

Порой ему казалось, что вот-вот

он слухом прикоснется к тем двоим,

³⁰ что вслед за ним взбираются по скату.

И все же это было только эхом

его шагов и дуновеньем ветра.

Он громко убеждал себя: «Идут!»

Но слышал только собственный свой голос.

³⁵ Они идут, конечно. Только оба

идут ужасно медленно. О если б

он обернуться мог — (но ведь оглядка

была бы равносильна разрушенью

свершающегося), — он увидал бы,

⁴⁰ что оба тихо следуют за ним:

⁴¹ он — бог походов и посланий дальних

с дорожным шлемом над открытым взглядом,

с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,

и хлопающими у ног крылами.

Его другой руке дана — она.

⁴⁶ Она — любимая столь, что из лиры

одной шел плач всех плакальщиц на свете,

что создан был из плача целый мир,

в котором было все — луга и лес,

поля и звери, реки и пути,

все было в этом мире плача — даже

ходило солнце вкруг него, как наше,

и небо с искаженными звездами.

Она — любимая столь…

⁵⁵ И шла она, ведомая тем богом,

о длинный саван часто спотыкаясь,

шла терпеливо, кротко и неровно,

как будущая мать в себя уставясь,

не думая о впереди шагавшем

и о дороге, восходящей к жизни.

Она ушла в себя, где смерть, как плод,

ее переполняла.

Как плод, что полон сладостью и тьмою,

она была полна великой смертью,

ей чуждой столь своею новизной.

⁶⁶ В ней девственность как будто возродилась

и прежний страх. Был пол ее закрыт,

как закрываются цветы под вечер,

а руки так забыли обрученье,

что даже бога легкого касанье —

едва заметное прикосновенье —

ей, словно вольность, причиняло боль.

⁷³ Она теперь была уже не той,

что у певца светло звенела в песнях,

не ароматным островком на ложе,

не собственностью мужа своего, —

⁷⁷ но, распустившись золотом волос,

она запасы жизни расточила

и отдалась земле, как падший дождь.

⁸⁰ И превратилась в корень.

⁸¹ И когда

внезапно бог ее остановил

и с горечью сказал: «Он обернулся!»,

она спросила вчуже тихо: «Кто?»

⁸⁵ А впереди у выхода наружу

темнел на фоне светлого пятна

неразличимый кто-то. Он стоял

и видел, как на узенькой тропе

застыл с печальным ликом бог походов,

как молча повернулся он, чтоб снова

последовать за той, что шла назад,

о длинный саван часто спотыкаясь,

шла — терпеливо, кротко и неровно…

Алкестида

Вдруг очутился вестник между ними.

Он брошен был, как новая приправа

в уже перекипавший брачный пир.

Но бражники шагов неслышных бога

⁵ не чувствовали. Божество свое

он осторожно нес, как плащ промокший,

и, может быть, кому-то из гостей

помстилось что-то. Вдруг один из них

увидел на другом конце стола

¹⁰ хозяина уже не возлежащим,

но вздыбленным от ужаса, который

всю суть его внезапно изменил.

Но вскоре тишина настала вновь,