Новые стихотворения - [2]

⁶ Девы, что тобою зажжены,

в женщин расцвели, меня тревожа.

Ты их запах ощущаешь тоже.

Мальчики стоят, напряжены,

у дверей волнуясь, в них не вхожи.

¹¹ Все вернуть я музыкою прочу!

Но дрожит неверно взятый тон.

Эти ночи, царь, о эти ночи!

Помнишь, как в часы любви воочью

расцветала красота тех жен!

¹⁶ Память я твою о них, о юных,

подберу. Но на каких же струнах

я возьму их темный, страстный стон?

II

Царь, ты все это имел в избытке,

жизнью исполинскою своей

смял мои потуги и попытки —

так возьми же арфу и разбей:

ты ее уж обобрал до нитки,

⁶ словно с дерева сорвал плоды.

И теперь в ветвях видна сквозная

даль времен, которых я не знаю,

дней грядущих светятся гряды.

¹⁰ Запретил бы спать мне с арфой, право!

Иль другое мне не по плечу?

Иль ты думаешь, что я октавы

тела женского не ухвачу?

III

Царь, со мной во тьме играя в прятки,

все же ты теперь в моих руках.

Песнь мою не смять, не сморщить в складки,

только холод нас пробрал впотьмах.

Сердцем сирый я, а ты — заблудший.

Оба мы повисли в черной туче

бешенства, переплетаясь в схватке,

и друг в друга впившись впопыхах.

⁹ В этом единеньи чья заслуга?

Царь, мы в дух преобразили вес.

Нам бы впредь не отпускать друг друга —

юношу и старца — мчась по кругу

чуть ли не созвездьем средь небес.

Собор Исуса Навина

Как в половодье, подступив к запруде,

река взрывает крепости плотин,

свой голос на израилевых судей

в последний раз низверг Исус Навин.

⁵ Как поразил их страх, как сшиб их наземь

как замер смех, застыла суета!

Как будто тридцать битв гремели разом

в его устах. И он отверз уста.

⁹ Как в тот великий день под Ерихоном,

на тьму народа вновь нашел столбняк.

Но трубы — в нем! — взывали к легионам,

их жизней стены сотрясая так,

¹³ что корчились они, от страха воя,

хотя еще не вспомнили о той

его всевластной дерзости, с какою

он в Гаваоне крикнул солнцу: «Стой!»

¹⁷ И бог пошел, испуганный, как раб,

и над побоищем держал светило.

Он дольше бы держал его, когда б

все тело от усталости не ныло.

²¹ Таков он был. Таков он был, старик,

в свои сто десять лет забытый всеми.

Кто б мог поверить, что он вновь возник?

Но вот он встал и опрокинул время.

²⁵ Весь лагерь содрогнулся от удара:

«Что богу скажете? Неисчислим

сонм ждущих вас богов. Предайтесь им,

и вас тогда постигнет божья кара».

²⁹ Потом, всей силой своего презренья:

«Мой дом и я — мы верность сохраним».

³¹ И хором все: «Нам знак яви к спасенью,

ведь тяжесть выбора раздавит нас!»

³³ Но он, как встарь, не говоря ни слова,

поднялся в гору, молча и сурово.

Все видели его. В последний раз.

Уход блудного сына

Уйти, оставив хаос непокорный,

не ставший нашим, нам принадлежа,

что, словно горный ручеек проворный,

неверно отражает нас, дрожа;

⁵ покинуть это все, шипами терна

цепляющееся за нас, уйти

и обрести

Того и Тех, прозрев

(они так будничны и так привычны),

¹⁰ открыть глаза, увидеть мир вторично,

но заново, сменив на милость гнев;

внезапно догадаться, как безлично

страдание готовит свой посев,

чтоб с детских лет нас одарить сполна, —

¹⁵ и все ж уйти: черта подведена.

Разбередив залеченную рану,

уйти: куда? В неведомые страны,

в далекий край недвижности и сна,

стоящий, как кулисы, постоянно

²⁰ и безразлично: сад или стена.

Уйти: зачем? Но в этом суть порыва,

надежды смутной и нетерпеливой,

что недомыслием порождена:

²⁴ Тащить всю тяжесть бытия земного

и выронить в растерянности, чтоб

сойти в уединеньи горьком в гроб —

²⁷ И это ли начало жизни новой?

Гефсиманский сад

Весь серый, среди пепельной листвы,

он был маслин свисавших пропыленней.

Он шел, не вынимая головы

из раскаленной глубины ладоней.

⁵ Все в прошлом и неотвратим конец.

Ослепнув, я уйду. Но объясни же,

зачем Ты требуешь, чтоб я, слепец,

Тебя отыскивал, раз я не вижу.

⁹ Я больше не найду Тебя. Ни в ком.

Ни в этом камне. Ни в себе самом.

Я не найду Тебя ни в ком другом.

¹² Я с горечью людской наедине.

Я мог с Тобой ее смягчить вполне.

Но нет Тебя. О стыд и горе мне!

¹⁵ По слухам ангел в нашей стороне.

¹⁸ Причем тут ангел? Ах, настала ночь

и равнодушно дерева листала.

Ученики легли в траве устало.

Причем тут ангел? Ах, настала ночь.

²⁰ Ночь наступила, как и все другие,

как тысячи других ночей.

И камни спят, и псы сторожевые.

Печальная… И будто бы впервые

ждет пробужденья утренних лучей.

²⁵ К подобной пастве ангел не слетает.

Ночь не возьмет таких под свой покров.

Кто потерял себя — в конце концов

тех матери родные отвергают,

проклятья им — наследство от отцов.

Пиета

Твои ль это стопы, Исус, твои ли?

И все же, о Исус, как я их знаю:

не я ль их обмывала, вся в слезах.

Как в тёрн забившаяся дичь лесная,

они в моих белели волосах.

⁶ Их до сих пор ни разу не любили.

Я в ночь любви их вижу в первый раз.

С тобой мы ложа так и не делили.

И вот сижу и не смыкаю глаз.

¹⁰ О, эти раны на руках Исуса!

Возлюбленный, то не мои укусы.

И сердце настежь всем отворено,

но мне в него войти не суждено.

¹⁴ Ты так устал, и твой усталый рот

не тянется к моим устам скорбящим.

Когда мы наш с тобою час обрящем?

Уже — ты слышишь? — смертный час нам

бьет.

Пение женщин, обращенное к поэту

О, посмотри на нас! Взгляни, какой

в блаженстве мир. Он для тебя открыт.

Что в звере было смесью крови с тьмой,

то в нас душою стало и кричит,

⁵ к тебе взывая страстью вековой.