Новые приключения гардемаринов - [15]

— Не графа ли Бестужева, этого хитрого лиса?

— У Павлуши небось отец с матерью есть,— Елизавета устала, пот градом катился по её лицу. Она промокнула его батистовым платком.

— Нет, ваше величество, негоже сыну идти впереди отца,— с силой сказала Екатерина.— Престолонаследие не терпит чехарды. Русский престол довольно от того натерпелся. Мне судьба Анны Леопольдовны не нужна, и Павлушу я вам не отдам!

— Ладно, разошлась больно! Как решу, так и будет,— Елизавета хотела, чтобы последнее слово осталось за ней, но было ясно, что это капитуляция.— А меня не обманешь, я тебя насквозь вижу и всю твою игру знаю. Ты стерва, но умная. Русскому престолу ума маленько не помешает. Только не умней зело, не то обратишься в круглую дуру. Ступай и помни: я с тебя глаз не сведу.

Екатерина склонилась в низком поклоне и удалилась, пятясь, даже промельком взгляда не выдав своего торжества.

Напряжение последнего часа тяжело далось Елизавете, она как-то осела, будто меньше ростом стала.

Из-за ширмы выскочил разъярённый Бестужев. В руках его дрожали опросные листы.

— Ваше величество, матушка! Неужто вы поверили ей? Сами же говорили: «Надо раздавить гадину!»

— Змея с вырванным жалом уже не страшна.— Елизавета опустилась на кровать, рука её судорожно искала колокольчик.— А на кого я престол оставлю? Петруша — дурак дураком, Павел Петрович — младенец. А у Катьки, что ни говори, характер и голова на плечах.— Колокольчик в её руках жалобно тренькнул.

— А как же с Апраксиным? — возопил Бестужев. Вбежавшие служанки приступили к своим обязанностям, императрица задыхалась.

— Рассупоньте меня, девки,— прохрипела Елизавета, затем из последних сил возвысила голос.— Выступать немедленно! Хватит Фридриху терзать Европу! Расшибить его в пух и прах. Пусть подадут мне Берлин на шпаге!

Екатерина вернулась в свои покои и посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на неё глянуло бледное, осунувшееся, заострившееся и словно возмужавшее лицо.

— Вы можете выйти, князь.

Оленев неловко выбрался из-за ширмы.

— Я не хотела отпускать вас без прощального слова.— Что-то высокомерное звучало сейчас в голосе Екатерины, не исключающее странного тепла.— Вы не выдержали экзамен на паладина, но выдержали на подданного. Что ж, честные люди по-прежнему нужны Отечеству.— Говоря так, она не казалась смешной, маленькая Фике обрела право на подобный тон, и Никита это с удивлением чувствовал.— Я не затаю на вас обиды. Но вы ещё молодой человек, и вас ждёт будущее. Поймите, России не нужен союз с прогнившей Австрией, за которую цепляется Бестужев. Ей нужно идти с Фридрихом — здесь бодрость, здоровье и будущее. Союз с ним сделает нас сильнее. Хватит таскать каштаны из огня для Габсбургского дома. Политика Бестужева одряхлела, как наша бедная императрица.

И вдруг она улыбнулась прежней лёгкой, шаловливой улыбкой маленькой Фике.

— Ступайте, князь, я освобождаю вас от клятвы.

Она протянула ему руку, Оленев склонился и почтительно поцеловал её — не как влюблённый, а как подданный…

Раннее осеннее утро, по лощинам, полям и перелескам тянулся туман.

Сквозь него был виден белый шатёр Апраксина с блестевшим золотым яблоком на шпиле. Несколько палаток окружало шатёр фельдмаршала.

Кони мирно хрумкали овёс. Солдаты чинили амуницию. Два повара в белоснежных колпаках готовили еду. Крутился на вертеле барашек.

Адъютант отсек от поджаренной туши аппетитный кусок, шмякнул на серебряное блюдо и на вытянутых руках понёс в шатёр.

Половину шатра фельдмаршала занимал огромный стол, крытый не по-походному скатертью, украшенный серебряными шандалами, драгоценным сервизом. Ливрейный лакей бесшумно поменял тарелки, другой поднёс Апраксину дымящийся кусок мяса. Генералы сидели несколько поодаль, вид у них был нахмуренный. Апраксин же, облачённый в парчовый халат,— само благодушие, сытость и довольство.

В шатёр вошёл забрызганный грязью вестовой, в котором трудно было узнать Никиту.

— От государыни — господину фельдмаршалу!

— С каких это пор депеши от государыни возят волонтёры? — проворчал Апраксин, промокая салфеткой рот.

Депеша от государыни была для него полной неожиданностью.

С помощью адъютанта тучный фельдмаршал тяжело поднялся, надел очки, затем объявил всем, находящимся в шатре:

— Государыня велят наступать немедля и шлют нам своё материнское благословение. Их величество верят, что не посрамим мы святого знамени, русской чести и славы Отечества!

— Виват! — неуверенно прокричали генералы в ответ, видно, не очень-то они верили своему фельдмаршалу.

Тот осмотрел всех поверх очков, серебряной зубочисткой ковырнул под зубом, а потом крикнул с неожиданным пылом:

— Да я этого Фридриха, как орех, расколю! — Апраксин сел и добавил рассудительно: — Если, конечно, Господь даст.

— Конница рвётся в бой! — пылко вскричал генерал от кавалерии. Мы Фридриха на аркане притащим. Кавалерийским ударом решим баталию! — он с трудом приподнялся с кресла, ноги генерала затекли, и он поморщился от боли.

— Чур тебя! — замахал короткими руками Апраксин.— Кавалерию в бой не пускать! Гросс-Егерсдорф не конец, а начало кампании. Кавалерия — наше золото! Её надо сохранить для главного удара. Ты слышишь? — заорал он на приунывшего генерала.— Отведи-ка ты кавалерию за лесок, в лощинку. И без приказа — никуда! — Фельдмаршал вдруг встал.— Пока вы свободны, господа генералы. И вы, сударь,— добавил он, обратившись к Никите.